Болото
Шрифт:
Наконец дотлел листок, Марфа теплый пепел ладонью по земле размазала, а потом землю в руки собрала и по сторонам раскидала. И сразу так легко стало ей, так свободно, как будто бы стальной обруч, много лет грудь сдавливавший, лопнул. Она удивленно пробовала это новое ощущение на вкус. Воздух-то сладкий какой! Лес-то как пахнет! Небо высокое, темное – бездонная темнота, так и полетела бы в нее, руки раскинув. Поднявшись с земли, она закружилась на месте. Силы откуда-то взялись. Опьяненной себя чувствовала. Хотелось прыгать, как в детстве, повизгивая, задыхаясь от восторга.
Жарко стало, хотелось чувствовать этот волшебный лесной
Марфа зевнула, плечи расправила, подняла платье, влажное от росы. Надевать его не хотелось – эх, уйти бы в лес насовсем, тогда ни к чему были бы ей одежды, жила бы как зверь, свободный и дикий. Но надо было возвращаться в деревню.
А когда уже почти из леса обратно вышла, Аксинья ей встретилась. Странно очень получилось – краем глаза Марфа уловила в кустах движение, большую белую тень. Обернулась – Аксинья идет, обнаженная полностью, на четвереньках. Передвигается так быстро, как будто бы была рождена не прямоходящей. Ловко перепрыгнула через пень и предстала перед подругой, и волосы ее были в земле перепачканы, а глаза – темны. И только встретившись с Марфой взглядом, распрямилась, и снова стала самой собою – и вела себя так свободно, словно не голая.
– Ох, и напугала ты меня!
– Не похожа ты на пуганую, – без улыбки ответила Аксинья. – Что ж, вижу, получилось все у тебя. Правильно я думала – ты от наших.
– И что теперь будет? – лениво спросила Марфа, хотя больше всего на свете ей хотелось не болтать впустую с Аксиньей, которая отчего-то больше не воспринималась знающей больше других, той, с которой хотелось посоветоваться, а оказаться дома, забраться на печку, укутаться в одеяло и забыться сладким рассветным сном.
– Сама увидишь, – мрачно ответила Аксинья, а потом снова опустилась на четвереньки и шмыгнула в кусты. Случись это днем раньше, Марфе не по себе стало бы, а теперь – почти все равно.
– Ну и ладно, – сказала она. – Пойду и я. Мать, наверное, волнуется.
А кто-то из соседей потом вполголоса рассказывал другим: мол, видел тут Марфу, Степановны дочку, из леса рано утром шла. Из того самого леса, куда ходить нельзя. Довольная, как будто рубль нашла на дороге. Румяная, а лицо светится как луна. А руки-то, руки – в земле и крови перепачканы.
Яна за соседской старухой следить решила – все развлечение. В деревне ей было отчаянно скучно. Чуждая радости созерцания, она всегда стремилась хоть чем-нибудь себя занять, и даже иллюзия деятельности была ей намного слаще ничем не заполненных минут.
Непростой старухой эта Марфа была, и дела себе выбирала какие-то странные. Почти весь день соседка проводила в своем доме, который с улицы выглядел нежилым, потому что ставни всегда были плотно прикрыты, и дверь заперта, и даже в прохладные дни из печной трубы не поднимался к небу дымок.
Не любила Марфа солнечный свет.
Ближе к ночи, когда другие жители деревни расходились по своим домам, старуха наконец выбиралась на улицу. Сперва какими-то бытовыми проблемами занималась – воды принесет, поогородничает немного (хотя какой там у нее огород – так, несколько грядок с травами), на крылечке просто посидит, глядя вдаль. А потом, когда свет в окнах соседей гас, Марфа куда-то уходила. Иногда возвращалась уже спустя несколько часов, но бывали дни, когда она отсутствовала до самого рассвета.
И вот однажды Яна пошла за старухой. Это было трудно – походка у той быстрая, а слух – собачий. Первая попытка слежки неудачной оказалась – Яна быстро потеряла соседку из виду – та шмыгнула в пролесок и была такова. Но в другие дни ей везло больше.
А надо сказать, изначально Яной банальное любопытство руководило, а вовсе не желание вмешаться в чужие секреты. Да и не верилось ей, что у простой деревенской бабки могут быть какие-то тайны мрачные. Может быть, она просто день и ночь местами перепутала. Может быть, она из тех мизантропов, которым ночью, в пустоте и темноте, удобнее жить. Но правда, открывшаяся Яне, оказалась завораживающей.
Во-первых, как минимум раз в неделю старуха посещала тот лес, о котором сама же и говорила как о запретном месте. И все другие жители деревни их предупредили: в лес на окраине ходить не стоит, болото там топкое, много жизней унесло. Однако старуха входила туда без страха и осторожности, проводила там несколько часов и возвращалась обратно, даже ног не запачкав.
Во-вторых, старуха любила гулять вокруг местной церкви. Путь до церкви неблизким был – построили ее на равном расстоянии от нескольких деревень, пешком часа полтора, не меньше, добираться. Долгий путь старуху, казалось, совсем не утомлял. И даже добравшись до церкви, она не садилась на одну из косорылых деревянных лавочек, построенных для отдыха прихожан – нет, она сразу же принималась наматывать вокруг часовенки круги.
Сначала Яне показалось, что Марфа беспорядочно ходит, но потом заметила и закономерность – старуха всегда шла против хода солнца и всегда – семь раз. После такой странной прогулки она, как правило, на кладбище заглядывала. Сторожа на деревенском кладбище не было – нечего и не от кого там охранять. Старуха беспрепятственно бродила среди могилок. Иногда что-то поднимала с земли и клала в карман, а иногда наоборот – на могилах принесенное с собою оставляла. Что именно – Яна не видела, боялась она ближе подходить.
Однажды Яна увидела, как старуха на одной могиле на корточках сидит – раскорячилась, как птица на насесте. Глаза стеклянные, а губы бормочут что-то. А потом на землю легла, как будто бы спать собиралась, ухо к могильному холмику прислонила и слушает. Словно под землей есть кто-то, кто ей может что-то нашептать.
Яна сказала родителям:
– А соседка-то наша – подколдовывает, похоже.
– Придумаешь тоже, – отмахнулась мать. – Обычная одинокая старуха. Не похожа она на ведьму.