Большая книга хирурга

Углов Федор

Если больные, за которых отвечал, подвергались операции, я буквально не отходил от них, пока не наступало их выздоровление. Вспоминается случай…

Николай Николаевич оперировал молодую актрису из Казани по поводу рака прямой кишки. В ассистенты к себе он пригласил профессора Семена Абрамовича Холдина, а вторым ассистировал Александр Сергеевич Чечулин. Операция была тяжелой, травматичной, но тем не менее прошла без осложнений, больную отвезли в палату в удовлетворительном состоянии.

С. А. Холдин после операции сразу же уехал к себе в онкологический институт. Александр Сергеевич, еще где-то консультирующий как хирург и онколог, отправился

из клиники вслед за Холдиным, забыв кого-либо предупредить о своем отъезде, оставив, по сути, прооперированную больную без должного присмотра. В клинике был заведен строгий порядок: всю заботу о больном в послеоперационном периоде берут на себя ассистировавшие на операции хирурги. Хорошо зная ход операции, они могут легче предусмотреть и распознать любое осложнение.

Я на этой операции присутствовал в качестве любопытного: видел от начала до конца. И перед тем как уйти из клиники, зашел в палату, где лежала больная. Меня интересовало, как будет перенесено ею столь суровое травматичное вмешательство. Мое появление в палате оказалось как нельзя кстати! Женщина лежала без признаков жизни – у нее развился тяжелый вторичный шок.

Я немедленно организовал внутривенное введение крови и противошоковых растворов, ввел ей морфий, витамины, наладил подачу кислорода, обложил холодное тело больной грелками… Немало усилий и времени понадобилось на то, чтобы у женщины снова появился пульс нормального наполнения, исчезла тахикардия, порозовело лицо и она смогла произнести первое слово.

В этот момент в палату вошел Николай Николаевич. Я в нескольких словах рассказал ему о состоянии больной и принятых мною мерах. По его глазам, излучавшим тепло, понял, что все мои действия одобрены… Благодарная улыбка учителя была для меня такой высокой наградой, что я в ответ на нее готов был не отходить от этой больной день и ночь.

Кстати, именно с ней связан случай, который в несколько курьезной форме подчеркивает наличие так называемой профессиональной памяти.

Как-то год или два спустя А. С. Чечулин сказал Николаю Николаевичу:

– Приехала показаться артистка из Казани, которую вы оперировали на прямой кишке. Была, если помните, трудная операция…

– Не помню, папенька.

– Как же, Николай Николаевич! Такая красивая, молодая, с вьющимися волосами. Артистка, Николай Николаевич! Когда смеялась, две такие славные ямочки на щеках… Уж очень своего заболевания стеснялась!

– И рад бы, не припомню…

Александр Сергеевич указал еще на некоторые характерные приметы, по которым Николай Николаевич должен был бы понять, о ком идет речь, но и это не помогло…

А час спустя Александр Сергеевич смотрел больную в перевязочной, поставив ее в такое положение, в котором был виден послеоперационный рубец, а лица видно не было. В это время вошел Николай Николаевич.

– Вот та самая больная, о которой я говорил вам, – пояснил Чечулин.

Николай Николаевич взглянул на послеоперационный рубец и сказал:

– Ну, папенька, конечно, помню, как забыть! Нам еще стоило стольких трудов отделить кишку от тазовых органов. А после операции у нее развился тяжелый шок… У вас-то, думаю, это тоже на памяти?

– Еще бы, – ответил Чечулин и смущенно нагнул голову.

Так что у хирурга, как и у других специалистов, которым приходится вбирать в себя много профессиональных сообщений, сама кора головного мозга принимает меры против перегрузки излишней информацией. Отсеивая все ненужное, она в то же время крепко фиксирует

то, что важно, что имеет значение для диагноза и судьбы больного. От того, насколько правильно и точно отбираются для запоминания факты, и зависят память, способности и интуиция врача…

В клинике Н. Н. Петрова я с ненасытностью наголодавшегося интересовался всем. За четыре года работы, когда был оторван от большой медицины, накопилась уйма вопросов… И как мне повезло, что теперь я возле мудрого человека, который является учителем в самом глубоком и светлом значении этого слова! Я упорно следовал за ним, чуть ли не по пятам всюду ходил, боясь что-то пропустить, чего-то не услышать. И он однажды шутливо сказал мне: «Отчего это ты, папенька, бродишь за мной, словно тень отца Гамлета?» Я лишь растерянно пожал плечами: как объяснишь жадное стремление знать, знать и знать!..

За время учебы в аспирантуре не пропустил ни одной лекции Николая Николаевича, всегда присутствовал на обходах больных, которые он проводил.

Как он умел быть со всеми вежливым, внимательным, заботливым! Нет, не то слово «умел»… Это составляло сущность его характера. Я никогда не видел его в раздраженном состоянии. Он был удивительно терпелив, даже когда больной «капризничал». Если кто-нибудь упрямо отказывался от операции, а она была необходима, Николай Николаевич не жалел ни времени, ни слов, чтобы убедить такого маловера, и тот в конце концов соглашался с профессором. На вопрос больного: «Что мне сделали?» – ни себе, ни помощникам не позволял ответить так, как нередко можно услышать от невежественных, грубых врачей: «Сделали то, что нужно!» Николай Николаевич обязательно разъяснял человеку особенность его болезни, значение тех мероприятий, которые уже осуществлены или готовятся. Он внушал нам: «Добивайтесь того, чтобы больной верил и охотно помогал вам. Болезнь – общий враг, бороться против нее должны совместно, плечом к плечу, и врач, и больной. Если же они станут действовать врозь или – что вообще худо – будут противодействовать друг другу, то им болезни не победить».

Ясно, что такое доверие к больному, правдивость по отношению к нему в ответ вызвала беззаветную любовь сотен излеченных людей: имя выдающегося русского врача Николая Николаевича Петрова с уважением произносилось в разных концах нашей необъятной страны.

А правдивость Николая Николаевича была поистине удивительной. В ней было что-то от благородного донкихотства и самой чистой веры во всесильность человеческой справедливости. Расскажу лишь об одном факте…

Однажды Николай Николаевич сделал операцию по поводу туберкулеза почки и удалил ее. Операция была тяжелая, больную после долго приводили в себя. А у самого профессора возникло неясное ощущение допущенного промаха: не оставил ли в операционном поле салфетку? Когда больная обрела ясное сознание, он пришел к ней и сказал:

– Вы знаете, мамаша, у меня такое впечатление, что у вас в ране мы забыли салфеточку. Забыли и зашили. А это нехорошо, даже очень плохо. Как вы смотрите, если снова дадим вам наркоз, раскроем рану и поищем эту салфеточку?

– Что ж, – ответила больная, – раз считаете нужным, я согласна.

Так и сделали. После наркоза распустили швы, раскрыли рану, но никакой салфетки не обнаружили!

Через несколько лет эту женщину привезли в клинику на машине «Скорой помощи» с опухолью желудка, вызвавшей непроходимость. Николай Николаевич, как услышал об этом, сразу же воскликнул: