Большая книга перемен

Слаповский Алексей Иванович

– Я не об этом писал, – сказал Немчинов.

– А о чем?

– Меня политика, если хотите, вообще не интересует. Меня люди интересуют. Меня мучает вопрос: кто вы теперь?

– Не понял.

– Объясню. Вы бессовестно уродуете и корежите людей – после того, как их и без того веками корежили, хотя я про две палубы помню, сам про это написал, вы – тоже мы, но все-таки вы другие. Вот мне и интересно, у вас хоть капля чувства вины есть? Хоть тень осознания, что вы пришли к власти через кровь, через трупы, через обман, через, б… вашу жадность патологическую?

Вы же бесы все, вы опять бесы! От коммунистов эстафету приняли, недаром они с вами сейчас явно замирились – своих почувствовали! Но вам этого мало, вы делитесь, вы каждому тоже беса в душу втюхиваете! А бесам перед бесами не стыдно! Так, что ли?

Петр слушал, напрягаясь и ничего не понимая.

Максим все понимал, но по-своему. Он понимал, что Немчинов наивен, глуп и ничего не разумеет в жизни и в новейшей истории.

– Какие бесы, Илья Васильевич, вы бредите? Мы все прошли через одно и то же, через ломку, но кому-то это надо было поднимать.

– Через одно и то же? – возмутился Немчинов. Так возмутился, что утратил осторожность. – Через одно и то же? Сидит, б… тут, тварь, нога на ногу: одно и то же! Ты в конце восьмидесятых, в девяностом, в девяносто первом или втором стоял в очереди за спичками и за мылом? В глаза, б… гляди мне и отвечай!

– Тюкнуть его? – спросил Петр.

– Погоди.

– Ну, не стоял. Потому что я…

– Потому что ты делом занимался? А талоны помнишь? Макаронные изделия – три кило на месяц, спички – пять коробок, соль – килограмм, сигареты – десять пачек, водка – две бутылки, крупа, масло растительное, мука и так далее – помнишь? Номер тысяча пятьсот пятый у тебя на рукаве мелом не был написан? А у меня был! А что сколько стоило – помнишь?

– Неужели спички по талонам? По пять коробок? – удивился Петр.

– Про цены ты помнишь, Максим Витальевич, ты должен помнить! Это в мою статью не вошло, туда многое не вошло. Одна из блистательных операций братьев Костяковых. Элементарно и мило, на талонах пишется не «мясо», а «мясопродукты». То есть кости. Хочешь – бери, хочешь нет, но тогда талоны пропадут. И брали! Или вместо водки – «вино-водочные изделия». На прилавке бурда местного завода, помнишь, как ее называли? Помнишь, ты же ее и закупал! Шафран ее называли!

– Почему? – спросил Петр.

И опять не получил ответа.

– «Жиры» вместо «масло», то есть – маргарин. И так далее. И вы поступали красиво: закупали оптом огромные партии товаров через государственно-частные конторы или прямо и нагло через государственные. Но шафран у вас шел в магазины, а водка – в спекулятивную продажу, мясо – на рынок, кости – в магазин, масло – опять на рынок, маргарин – опять в магазин. А отчетность в ажуре – разве кости не мясопродукты? Мясопродукты! Маргарин не жиры? Жиры! И вы, скоты, грабившие меня, нажившиеся на мне и таких, как я, сидите до сих пор в своих думах, в правительстве – и еще нас презираете, что мы такие лохи! И еще собой годитесь, суки рваные!

– Дай ему, чтобы матом не ругался, – сказал Максим.

Петр дал.

Через

некоторое время Илья, приходя в себя, услышал далекий голос Максима.

– Вот за что не люблю вас, журналистов, на мелочи съезжаете. Я тебе сто раз объяснял, разница в том, что одни знают, что происходит, а другие нет. Мы сразу поняли. Мы добывали информацию и превращали ее в материальные вещи. Ты говоришь – кости продавали, а я говорю – выстраивали рынок. Мясо-то мы тоже людям продавали. У которых были деньги. А без денег рынка не построишь. Тьфу, даже говорить скучно, будто ты Маркс и Энгельс какой-нибудь.

– Знаю я эти ваши разговоры, – сказал Немчинов, сидя на полу, прислонившись к шкафу, слыша собственный голос, как сквозь вату. – Мы, типа того, оказались в нужное время в нужном месте. А ты представь: женщину насилуют. Группой.

– Какую женщину? – заинтересовался Петр.

– И каждый из этой группы потом говорит: я просто оказался в нужное время в нужном месте. А оказаться там и не насиловать – можно было? Попробовать честно жениться, если уж очень зачесалось, – можно было?

– А вы пробовали? Вы стояли и кричали: ай, как нехорошо!

– Неправда. Мы пытались что-то… Некоторые, наивные, за милицией побежали. А милиция прискакала и тут же расстегнула штаны, и присоединилась. Тоже хотелось удовольствие получить.

– Все, Илья Васильевич, хватит брехать. Вернемся к нашим баранам: кто тебе заказал статью? Или поставим вопрос иначе: кто посоветовал?

– Я сам решил. И могу сказать почему. Только никого не вмешивайте. Потому что это моя инициатива. Дочь, то есть падчерица моего друга, Даша, решила выйти за вашего брата, это вам известно?

– Само собой.

– Друг, конечно, в шоке.

– Почему?

– Сейчас скажу.

Немчинов замолчал – закружилась голова.

– Подними его, – сказал Максим Петру.

Тот поднял Илью, усадил на скамью, придерживая за плечи.

– Водички глотни.

Илья пошарил рукой. Максим любезно вложил ему в руку бутылку.

Напившись, Илья продолжил:

– Коля Иванчук, ее отчим, ни к каким группам не принадлежит. Это чтобы опять не было глупых вопросов. Но он считает, что Даша не должна выходить за вашего брата. Потому что он… Ну, сами понимаете. И я решил ему помочь. Сам, без его просьбы. Чтобы Даша поняла, с кем имеет дело.

– А до этого будто не знала?

– Может, не в такой степени.

– Хорошо придумал, – сказал Максим. – Достоверно. Прямо как в книжке, недаром ты писатель. Ты заранее такую версию приготовил?

– Это не версия.

– Ладно. Вы с другом почему-то решили навредить моему брату, отпугнуть от него девушку. И это, может, даже неплохо бы. Но нелогично, Илья Васильевич! Не проще было с ней поговорить, с братом пообщаться, Сторожева привлечь, они с моим братом приятели, разобраться, что Даша знает, что не знает, что хочет узнать? Она, может, любит Павла? Разве не так нормальные люди себя ведут? А вы – статью. Для девушки Даши? Не смешите, честное слово. Вам очень больно?