Большая книга перемен
Шрифт:
– Сволочи.
– Будет еще больнее. Не доводите до греха, перестаньте увиливать. Простой ответ на простой вопрос: кто вам заказал эту статью?
– Идиот, – промычал Немчинов, прикасаясь пальцами к виску, который страшно ломило, хотя били не по нему, а по темечку.
Петр вопросительно посмотрел на брата. Тот хотел кивнуть, но зазвонил телефон. Максим достал его, посмотрел, подумал – и решил ответить.
– Да, Паша? Кто? У нас, в общем-то. Мы что, совсем дураки? Никто его не трогает. Когда?
Отключившись, он сказал Петру:
– Павел
– Чем?
– Сейчас узнаем.
А Павлу позвонил Сторожев. Он и Коля сначала не могли прийти в себя, не знали, что делать. Потом Сторожев начал размышлять вслух:
– Ясно, что это из-за статьи. Но куда он его повез? К Максиму или к Павлу? Или к обоим – разбираться?
– Надо ехать!
– Сперва поймем куда. Зря мы все это затеяли, я чувствую…
У Сторожева были телефоны и Максима, и Павла. Максим не ответил, Павел тоже.
Сторожев с интервалами в две-три минуты перезванивал.
Так прошло около часа.
Наконец ответил Павел.
– Спал, что ли? – спросил Сторожев.
– Заседал. Я работаю иногда.
– Да? И как у вас там резонанс на статью? Шума много?
– С чего бы? Только спрашивают, кто этот Немчинов и что он против меня имеет. Если бы я сам знал, что он имеет. Может, объяснишь?
– Потом. А пока слушай. Илья был у нас, мы тут вместе ремонт делаем Коле Иванчуку. Приехал твой брат двоюродный, Петр. И увез Илью. Я подумал, может, к тебе? Для разговора.
– Нет. Наверно, к Максиму. Сейчас я ему позвоню. Не беспокойся, не обидят твоего друга. Хотя поступил он по-дурацки.
– Я тоже так считаю, – сказал Сторожев (не для собственной безопасности, а для конспирации).
Через минуту Павел перезвонил, сказал, что Илья у Максима, он сейчас туда отправится, выяснит заодно отношения с не в меру борзым журналистом – мирно, конечно, а потом привезет его обратно.
– Кстати, а Даша не у вас? В смысле – дома?
– Нет.
– Телефон не отвечает.
– Для нынешней молодежи одиннадцать часов утра – слишком рано. Спит.
– Да? А где спит?
– Откуда я знаю?
– И отчим не знает?
– Она ему не отчитывается.
Закончив разговор, Сторожев сказал Иванчуку:
– Коля, а ведь Даша ночью была не у Костякова.
– А у кого?
– Наверно, у своего парня.
– Так может, мы зря вообще? Может, она передумала?
– Или прощается. Это в ее стиле, – сказал Сторожев.
– Ты-то откуда знаешь, что в ее стиле?
Сторожев не знал, но угадал: Даша была в эту ночь у Володи.
Молча пришла, молча любили друг друга, утром Володя проснулся поздно, Даши уже не было. И записки нет. И телефон не отвечает.
52. ГЭНЬ. Сосредоточенность
__________
____ ____
____ ____
__________
____ ____
____ ____
Выше голову!
В отличие
Главное для Павла было, как отнесется Даша, на остальных плевать. Кому надо, и так все знал, а кто не знал – завтра забудет. Казалось бы, когда валили ВМФ, бывшего губернатора, такое про него писали, что человеку оставалось только повеситься или, в крайнем случае, выйти на центральную площадь Сарынска перед часовней (которую он же, ВМФ, и построил, и в которой возле входа его мозаичный портрет), пасть на колени и крикнуть: «Каюсь!» Ничего подобного, живет в столице, имеет в городе квартиру, а в Подмосковье дом и каяться не собирается.
И вообще, так движется время, что события текущего дня почти полностью перекрывают день вчерашний, а от позавчерашнего вообще нет уже следа. И цена тем фактам, о которых узнаёт общество, все меньше и меньше. Вот жили раньше в деревне люди. Было их, к примеру, душ пятьдесят, сто, триста. Каждое событие – свадьба, рождение ребенка, чья-то смерть – имело немалый вес. Похороны – раз в два года, ну в год, если не голод и не мор какой-нибудь. Смерть была заметной. А сейчас, залезь только в Интернет, каждый день кто-нибудь умер, а там стреляют, а кто-то выиграл миллион, а кто-то крупно проворовался. И человек привыкает, перестает это замечать. Все концентрируется на личной жизни: вижу только тех, кто вокруг меня, а что там в мире творится – наплевать, там каждый день что-нибудь да творится, на всякий чих не наздравствуешься. В одних авариях людей ежедневно гибнет больше, чем на войнах.
Что же касается самих фактов, упомянутых Немчиновым (наверное, разоблачителем себя чувствовал, героем), то Павел успел рассказать Даше гораздо больше. Выбирал случаи поинтересней, повеселее. Была, да и сейчас идет, гонка на выживание, говорил он ей, сильные и смекалистые побеждают, остальные завидуют и начинают толковать о социальной справедливости. Так жизнь устроена, так сам Бог устроил. Кто-то таланты зарывает, а кто-то приумножает. Без концентрации крупного капитала в одних руках большого дела не поднимешь. А концентрировать, конечно, приходилось по-разному.
Даша эти рассказы слушала с интересом, время от времени говоря:
– Ну и махинаторы вы были, ну и жулики!
– Веселое было время, – соглашался Павел. – Сейчас все даже масштабней, но скучно как-то стало, упорядоченно. А были – пираты, корсары, флибустьеры! На абордаж!
– А пришлось бы убить кого-нибудь, смог бы?
– Если бы на меня пистоль направили, смог бы. Но я слишком рано, Дашенька, ушел от черновой работы. Все эти ужасы про девяностые годы: перестрелки, уши отрезанные, закатывания в цемент – это все не про меня.