Большая книга перемен
Шрифт:
– Минутку!
Гера прикрыл трубку и спросил Шуру:
– Пистолет зарегистрированный?
– А я знаю? Подарили. Табличка на рукоятке золотая.
– Дареный! – сообщил Гера Олегу Федоровичу.
– Тогда очень может быть, что незарегистрированный, то есть имеем налицо незаконное приобретение и хранение.
– А подарок приобретением считается?
– Учиться надо было лучше, фактически одно и то же. Купил, подарили, нашел – все едино.
– Да, я вспомнил. Что делать с подследственным?
– Подержи его пока еще немного, а я подумаю, как лучше поступить.
«Как
Дома, за ужином, Гера рассказывал своей маме подробно о своей работе – все-таки первое дело.
– Понимаешь, тут, в сущности, дел можно завести – хоть дюжину. Избиение человека – не шутка, между прочим, так обработали, что он заговаривается. Вообще сплошное сумасшествие. Девушка решила выйти замуж за человека на тридцать пять лет старше себя… Что-то тут не то.
– По нашему времени очень даже то. Чему ты радуешься? Первое дело, первое дело! И на каких сразу слонов нарвался! Нет, как мне не нравилось, что ты в юридический пошел, так и сейчас мне твоя работа не нравится. Стал бы врачом по семейной линии, дело спокойное. То есть тоже тяжелое, но…
– Мадам Рябинская, спокойно! – ответил Гера.
Это «мадам Рябинская» принесла в их дом соседка, парикмахерша Галя. Она за умеренную плату обслуживала весь подъезд – помимо основной работы – и, приходя, говорила:
– Ну что, мадам Рябинская, не пора ли нам пора?
Возможно, она и других так называла, но в маме Геры есть что-то действительно «мадамское»: осанка, манеры и упорное нежелание переходить на современный сленг, будто она дворянка потомственная (на самом деле папа был из колхозников), вечно обрывает Геру, когда он говорит «прикольно», «круто» и т. п.
После ужина Гера залег в своей комнате с ноутбуком.
Он уже рассматривал сайт Даши, ее журнал, но на этот раз все выглядело иначе – будто он теперь лучше знает ее. Хотя и в самом деле лучше.
Красивая девушка.
Очень красивая. Почти ровесница, могли быть знакомы.
И Гера все смотрел и смотрел на ее фотографии, читал ее записи, и ему все больше жаль становилось эту девушку. Интересно, что нет ни одной хмурой фотографии. Даже на серьезных – улыбается. Глазами, краешком губ. И записи веселые, вернее, с иронией, с умной усмешкой. Незаурядная девушка. Как это странно – человека нет, а его слова – вот они, написанные несколько дней назад, живые и без всяких предчувствий. Записи человека, живущего интересно и собирающегося продолжать в том же духе. И уверенного, что так и будет.
Была бы жива, влюбился бы. Впрочем, и сейчас уже влюбился, подумал Гера.
И даже слегка испугался: не хватало ему, как Немчинову, с ума сойти.
В эту ночь он долго не мог заснуть.
А когда заснул, почти сразу же (так показалось ему, спящему) приснился сон: стоит прокурор Лаврентьев у доски в седьмой аудитории юридического университета (которая амфитеатром), стоит абсолютно голый, но Геру это не смущает, он только удивляется, как попал сюда Лаврентьев, он же никогда не преподавал! А тот, не смущаясь, ходит, помахивая, и нудно долдонит:
– Данная статья исключает уголовную ответственность
– Я Рябинский!
– Молчать! Кем назвал, тем и будешь!
58. ДУЙ. Радость
____ ____
__________
__________
____ ____
__________
__________
Эта гексаграмма имеет отношение ко всему, что связано с органами речи.
Вот сидит человек и говорит, что кто-то умер. Где-то Лиля его видела.
Она не узнает людей, но ее это не беспокоит. Хорошо, будет узнавать, что изменится? Они станут другими? Она станет другой? Изменится ее состояние?
Нет.
И незачем. Такое состояние Лилю вполне устраивает.
Лиля не узнает людей, но еще помнит, что с ними происходит. То есть что они едят, говорят, передвигаются, живут, болеют, умирают. Она знает, что умирать плохо.
Поэтому Лиля делает печальное лицо.
– Какое несчастье, – говорит она.
Человек пугается. Человек этот – мужчина. Это Лиля тоже помнит.
Почему он так напуган? Надо его успокоить.
– Все хорошо, – шепчет Лиля.
– Да, – говорит мужчина.
Как легко успокоить людей. Надо им только сказать, что все хорошо. Ведь это на самом деле так. Белый потолок – хорошо. Окно – хорошо. Дерево за окном – хорошо. Но они почему-то не верят, что это хорошо. Или вот эта штука, что стоит у кровати. Тумбочка. Это не просто хорошо, это прекрасно. Она идеальной формы. Прямые линии. Дверка с металлической ручкой, ручка изогнута – это прекрасно. Верхний ящик. У нижней дверки ручка расположена вертикально, а у верхнего ящика горизонтально. Очень красиво. Между ящиком и дверкой небольшой зазор, щель. Щель неровная. Это начинает беспокоить Лилю. Она хочет поднять руку, не получается.
– Что? – спрашивает мужчина.
Лиля показывает глазами на верхний ящик.
Он выдвигает его, достает книгу. Прекрасная вещь: твердая прямоугольная обложка, одинаковые страницы. Но это сейчас не нужно. Как он не поймет? Лиля отрицательно качает головой. Больше в ящике ничего нет. Мужчина задвигает ящик с пустым грохотом. Она недовольна. Мужчина не понимает. Лиля раздражается. Не очень, слегка. Мужчина опять выдвигает и задвигает. Не может понять. Ящик грохочет. Мужчина, похоже, считает, что в этом дело. Он осторожно тянет ящик на себя, приподнимая верх. Вынимает. Там ролики, ящик двигается на них. Мужчина осматривает ролики, потом планки, по которым они катаются. Вставляет обратно. Осторожно, почти беззвучно вдвигает ящик. Неизвестно, как у него получилось, но теперь щель идеально ровная. Теперь все в порядке. Лиля не выносит асимметрии. Шторы висят по бокам окна ровно. Это правильно. Люстра висит посередине потолка – тоже правильно. Телевизор строго в центре противоположной стены. Был возле угла, Лиля потребовала переставить. Не сразу поняли.