Большая книга перемен
Шрифт:
– Ее убили.
– Это да, но все получилось так, будто она предвидела. Будто сама. Может, она это для того, чтобы я… Не только я, но и я в том числе… Чтобы я перестал – ну…
– Понимаю. Никто не мог спокойно видеть, что она свободна и никому не принадлежит. То есть ты хочешь сказать, она своей смертью избавила тебя от нехороших мыслей?
– Примерно так.
– Ну и что? Ничего в этих мыслях подлого нет, Коля. Вернее, есть, но это подлость, как бы тебе сказать… Благородная, что ли. То есть ты рад, что
– Я не рад. Просто – так оно есть.
Помолчали. Потом Сторожев задумчиво сказал:
– А я вот уже думаю: может Даши и не было? То есть такой необыкновенной, какой она нам казалась? Просто нам всем очень хочется любить. Любить чисто и красиво. Любить кого-то необыкновенного. Коля, как ты думаешь, мы свою жизнь проиграли окончательно или есть шанс?
– Все впереди, – ответил Иванчук. – Всегда все впереди.
Егор наблюдал, как вешают прожектора. Ремонт был почти закончен, все выглядело просто, уютно, красиво. Он был доволен. Рядом сидела Яна. Она пришла по делу: попросить Егора, чтобы он позвонил своему могущественному отцу, а тот посодействовал освобождению ее отца. Егор немедленно позвонил, что-то долго слушал, зажав трубку, объяснил Яне:
– Пьян в стельку.
И опять слушал. Наконец сумел вставить:
– Принимаю все твои претензии, я плохой сын, но у меня дело. Хорошие люди просят помочь освободить Немчинова. До суда, если будет суд. Под залог или как это делается. Потому что он на самом деле, как ты помнишь…
Костяков-старший перебил его, что-то говорил. Егор выслушал и сообщил Яне:
– Указание уже дано, просто, наверно, какие-то формальности.
– Спасибо.
– Не за что. Левее! Еще левее! – скомандовал Егор рабочим.
Потом, после паузы, произнес:
– Страшно это все. Очень страшно. И город этот – страшный.
– Отец твой, наверно, с ума сходит.
– Может быть. Я уезжаю и не хочу ничего этого знать.
– Куда? В Москву?
– Да.
– Не понимаю. А театр? Зачем тогда ремонтировать?
– В Сарынске есть талантливые люди, отдам им. Дар городу. Нет, не городу, кому-то конкретному, кому я доверяю.
– Это хорошо. А я беременна, – сказала Яна.
Она сидела, как и Егор, вытянув ноги, сунув их под кресла переднего ряда, не смотрела на него, но чувствовала, что его лицо ничуть не изменилось.
– Я что-то должен сказать? – спросил Егор.
– А нет?
– Не знаю. Ты беременна, что дальше?
– От тебя.
– Возможно. Что дальше? Ты прекрасно знала, что у нас ничего не будет. Кстати, как у тебя это получилось, мы же береглись?
– Неважно. Я беременна от тебя, это твой ребенок.
– Ясно. Ты хочешь, чтобы я взял на себя ответственность и решил судьбу этого ребенка? Срок ведь, наверно, небольшой, можно аборт сделать?
– Ты мне предлагаешь
– Я ничего не предлагаю. Решаешь ты.
– А ты ни при чем? Тебе все равно?
– В общем-то да.
– Это твой ребенок!
– Не ребенок пока, зародыш.
– Значит, ты хочешь, чтобы я сделала аборт?
– Нет. Ты не дождешься, чтобы я решал за тебя. Можешь рожать. Я буду платить тебе ежемесячно какую-то сумму, если это действительно мой ребенок. Сейчас это легко установить.
– И все?
– Что?
– Платить деньги – и все? И не захочешь его увидеть?
– Вряд ли. Я не люблю детей в принципе.
– Ты урод.
– Может быть. Повторяю: все, что будет нужно, я сделаю. За исключением, извини, одного: не смогу на тебе жениться.
– Ты думаешь, я за тебя вышла бы? За такого…
Яна выругалась, встала, ожидая, что сиденье кресла хлопнет. И этот звук поставит точку. Но Егор все продумал: сиденья после того, как зритель вставал, не хлопали, а мягко поднимались.
Яна пошла между рядов, где ей показалось очень тесно.
Быстрее отсюда.
И больше никогда его не видеть.
А Егор постепенно обретал привычное равновесие. Да, совершил ошибку, придется расплачиваться – в прямом смысле слова, деньгами. Но вряд ли это будет обременительная сумма. А с ребенком можно потом и подружиться, когда вырастет. Главное, что оценил в себе Егор, – он меняется. Всю жизнь он старался нравиться – всем. И только недавно понял, как это глупо и опасно. Надо уметь не нравиться, надо этому учиться, если не дала сама природа. Вот сейчас эта девушка ушла в злобе на него, она его ненавидит и презирает. И это правильно, это хорошо.
И то, что Даша погибла, тоже хорошо, если не лицемерить. То есть это плохо, и даже очень, но самое страшное событие для кого-то оказывается благодеянием. Теперь он полностью свободен – и в Москву, в Москву! И больше не повторять глупых ошибок, на которые провоцирует этот город, который сам кажется большой ошибкой на теле страны – грязный, разваливающийся, воровской, умирающий, хамский.
Это называется – не повезло с родиной.
59. ХУАНЬ. Раздробление
__________
__________
____ ____
____ ____
__________
____ ____
Вновь восходит солнце успеха.
Володя каждое утро выходил из дома и шел в ближайший магазин, прямиком в винный отдел. Там он покупал бутылку дешевой водки и несколько бутылок дешевого пива. С объемистым пакетом возвращался домой. Сосед Замир, встретив его вчера в коридоре, сказал:
– Вова, я понимаю, горе, но зачем себя убивать?
Володя не ответил, пошел, звякая бутылками, в свою комнату.