Большая книга перемен

Слаповский Алексей Иванович

– Что-нибудь еще надо? – спросил Шура.

– Посиди со мной.

– Ладно.

Предстояла тяжелая ночь.

16. ЮЙ. Вольность

____ ____

____ ____

__________

____ ____

____ ____

____ ____

Ваше солнце вот-вот взойдет.

Павел Витальевич, естественно, видел в сыне продолжателя своих дел. Егор учился в экономической академии, но больше интересовался студенческой самодеятельностью: вместе с единомышленниками вычистил и осушил подвал одного из учебных корпусов, соорудил там сцену, поставил полсотни стульев – и играли для продвинутой сарынской молодежи не что-нибудь, а Ионеско, Хармса,

Беккета, отрывки из Жана Жене, Стоппарда, Камю. Ректор и хозчасть беспокоились насчет пожарной безопасности, но, помня, чей Егор сын, не осмеливались препятствовать. После окончания академии Егор по настоянию отца (да и сам чувствовал себя обязанным отработать образование) уехал в Москву и очень быстро стал заметным человеком в финансовых структурах, заработал даже репутацию молодого гения. Но неожиданно свернул все дела и вернулся в Сарынск – как выяснилось, с деньгами, достаточными для того, чтобы заниматься только тем, чем хочется. Купил полуподвальный этаж в жилом здании для театра, но теперь уже не любительского, а настоящего. Оснастил всем необходимым, нанял штат технических сотрудников, а постоянную труппу набирать не стал, приглашал на разовые роли сарынских актеров. Мог бы зазвать и столичных знаменитостей, но не видел смысла, полагал, что хороший текст и хорошая режиссура – главное. Название театра осталось прежним, «Микс», хотя никакого особенного смешения теперь не было, напротив, прослеживалась довольно четкая программа. Егор много читал, много видел в Москве, много думал и увлекся теперь не условностью, не абсурдом и не слишком яркой театральностью, а современным реальным театром. Актуальным, социальным, близким к жизни. Богатый сын богатого отца, похоже, перекрасился чуть ли не в красный цвет, хотя, конечно, с либеральным оттенком. Ставил преимущественно представителей жизнеподобной новой драмы. Экспериментировал: послал, например, нескольких молодых энтузиастов на рынок-барахолку с диктофонами, они неделю записывали, месяц расшифровывали и еще три месяца писали текст, который так и назвали – «Рынок». Спектакль по этому тексту имел большой успех, его возили на фестивали в Москву и даже за рубеж, получали призы и дипломы. Егор при этом все больше разочаровывался в профессиональных актерах, которых невозможно отучить играть и заставить жить на сцене по-настоящему. Он стал привлекать талантливых людей со стороны, одаренных любителей, и среди них появилось уже несколько звезд, в частности бывшая продавщица видеомузыкального киоска красавица Сашенька и бывший инженер очистных сооружений, пьющий, но гениальный Петр Анатольевич, очень похожий на американского актера Роберто де Ниро, только без бородавки.

Яна очень хотела попасть в этот театр. Она и раньше думала об этом, о театре и о Егоре. А тут отцу поручили написать книгу о Костяковых. Совпадение показалось неслучайным. В это же время она уличила Ростика, что он постоянно созванивается и списывается с одной девушкой не из их компании, прицепилась к этому, устроила Ростику скандал, рассталась с ним. Стала свободной.

Решившись, Яна узнала телефон «Микса», позвонила и спросила, когда прослушивают актеров для театра. Ей ответили: по понедельникам, с четырех часов дня и до ночи.

– Что, так много людей?

– Да, так много.

Яна знала, что у «Микса» репутация театра не простого, экстремального, поэтому сама явилась в экстремальном виде, то есть своем обычном: черное и фиолетовое, кольца в ушах, в носу, на нижней губе.

Фойе театра было небольшим и просто оформленным – только афиши спектаклей. Сбоку загородка с вешалками – пустой по летнему времени гардероб. Дешевые фанерно-металлические стулья вдоль стен. Дверь в зал, за которой Яне чудилось что-то необыкновенное.

Очередь на прослушивание оказалась небольшой: две подружки-симпатюшки, обе блондинки, худой прыщавый юноша, нервничавший, и мужчина лет под шестьдесят, одетый опрятно, но бедно, похожий, подумалось Яне, на токаря-пенсионера. Или слесаря. Очень уж пролетарское лицо, бесхитростное. Неужели тоже в актеры хочет?

Из высокой двери вышла лысая худая девушка в

широких штанах и полосатой футболке, обтягивающей подростковый ребристый торс без признаков груди.

– Кто первый?

Подруги переглянулись, наскоро поспорили шепотом, наконец одна решилась, встала.

Вошла. И вышла через пять минут.

Пожала плечами:

– Что? – спросила подруга.

– Ничего. Не гожусь.

– Почему?

– Не объяснил.

– Тогда я тоже не пойду! – сказала подруга.

– Ты чего? Попробуй!

– Не хочу! Я и раньше не хотела. Это ты…

– Я?! Да если б ты меня сюда не поволокла!..

Препираясь, они ушли.

Юноша был дольше, минут десять. Вышел, мотнул отрицательно головой и быстрыми шагами удалился.

Человек с лицом токаря-слесаря пошел к двери. Оглянулся на Яну. Вдруг перекрестился и открыл дверь решительной рукой.

Яна не выдержала, подскочила, приникла ухом.

Услышала громкое и распевное:

Я три дня и три ночи искал ваш умет,Тучи с севера сыпались каменной грудой.Слава ему! Пусть он даже не Петр!Чернь его любит за буйство и удаль.

После этого тишина. Потом тихие голоса. Потом опять громкий, на грани крика, голос токаря-слесаря:

Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?

И опять тишина. Сразу же после этой строчки.

И опять негромкие, вернее, плохо слышимые голоса.

Голос слесаря-токаря. На этот раз он смирил свою мощь, не разобрать, что читает.

И опять тихо.

Дверь открылась, Яна едва успела отскочить.

Токарь-слесарь вышел, утирая пот со лба и, не глянув на Яну, пошел к выходу. Лицо у него было чистосердечно расстроенное.

Выглянула лысая девушка.

– Кто еще?

– Я.

– Заходите.

Яна вошла.

Ей стало странно и страшно, будто Золушке, попавшей во дворец. Сходство в том, что во дворце главное не блеск и богатство, а таинственность. Простой человек никогда не знает, что там происходит. Вот и в этом зале была – таинственность. Полумрак. Сцена с пятном света на полу, у края. Какой-то особый запах – дерева, материи. Шаги звучат гулко. Яна шла по проходу, озираясь.

– Идите на сцену, – послышался голос.

Яна поднялась по трем ступенькам, повернулась.

Прожектор светил в лицо, она отступила. Но луч тут же последовал за нею.

Яна щурилась. Она ничего перед собой не видела.

– Сейчас привыкнете, – раздался голос Егора.

Через некоторое время глаза действительно немного привыкли, но Яна по-прежнему ничего не различала, кроме смутных очертаний амфитеатром поднимающихся ступеней. В этом театре не было кресел, только ступени, Яна вспомнила, как однажды, когда была тут на спектакле, сидящий впереди массивный мужчина подался назад до упора, и ей пришлось пристраивать ноги вбок, чтобы он их не отдавил.

– Я вас не вижу, – сказала Яна.

– А вам зачем?

– Нет, но мне надо же видеть, с кем я разговариваю.

– Вы будете не разговаривать, а читать, – поправил голос девушки.

– А кому читать? В пустоту?

– В пустоту не хотите? – голос Егора.

– Вообще-то интересней видеть, кому читаешь.

– Может быть. Ладно. Дайте, пожалуйста, свет в зал! – обратился Егор к кому-то.

Дали свет – неяркий, но достаточный. Яна увидела Егора и сидящую рядом лысую девушку с блокнотом в руках.

– Как вас зовут? – спросил Егор.

– Яна, – с удовольствием ответила Яна. Она любила свое имя.

– Образование? Это не имеет значения, я просто спрашиваю.

– Среднее, собираюсь поступать на филфак.

Яне показалось, что лысая девушка усмехнулась.

– А почему вы так одеты? Это опять же безоценочно, – уточнил Егор. – Это просто вопрос.

Казалось бы, ответить легко: сказать, что всегда так одета. Но Яна отвечала не только Егору, а еще и этой девушке. И она вдруг сказала с улыбкой: