Большая книга перемен
Шрифт:
– Ну да, ну да…
Павел взял веревочку из руки Леонида, протянул Ирине.
– Подержи-ка.
– Паша, перестань…
Павел увидел гвоздь, торчащий из-под жестяного подоконника, намотал на него веревочку, после этого пихнул брата в сторону от двери, туда, где он был не виден из комнаты. И там коротко и сильно стукнул кулаком в лицо. Хватило одного раза: Леонид ударился о перегородку балкона, сполз, лицо сразу же залилось кровью.
Ирина не могла кричать – из комнаты могут увидеть и услышать гости, отец, она не хотела публичного скандала. Павел же улыбался.
Леонид действительно смеялся.
– Чего ты этим добился? – спросил он брата.
– А я ничего не добивался, – объяснил Павел. – Захотелось ударить, естественная реакция. Я вас вообще убить готов обоих. Но я подожду. Ты, Ириша, ко мне все равно вернешься. Потому что он ни с кем долго не может, я его знаю. Он тебе только голову морочит. Ему не до женщин. А если до женщин, то не до семьи. Так, Леня?
И взгляд Ирины на Леонида – вопросительный, растерянный – многое сказал Павлу.
Леонид не ответил, продолжал посмеиваться, но вышло именно так, как Павел и предполагал: через месяц Ирина позвонила и сказала, что ошиблась. Со всеми бывает.
– Ладно, – сказал Павел. – Но учти, когда поженимся, больше никаких ошибок.
– За кого ты меня принимаешь?
С Леонидом Павел объясняться не стал и даже пригласил его на свадьбу. Тот пытался начать разговор с виноватым видом, но Павел сказал ему:
– Не надо. Главное, чтобы ты знал и понял, Леня: ничего не было. Никто ничего не знает и не узнает. А если кто знает, забудет. От Ирины держись на всякий случай подальше. Больше ничего не требуется.
Свадеб было две: решили сначала устроить здесь, в Сарынске, свадьбу для родственников жениха, а потом отправились в Дагестан, на родину Тимура Семеновича, где отмечали уже по-кавказски, хотя некоторые аксакалы хмурились. Когда кавказский мужчина женился на русской, это не возбранялось, а вот отдавать своих дочерей за русских мужчин не любили. Не из-за веры (хотя она тоже играла роль), а из-за недоверия: русские мужчины пьют, не всегда умеют обеспечить семью, плохо воспитывают жен и детей.
Павлу хватило ума потом не напоминать Ирине о недоразумении с Леонидом. Она была идеальной женой и матерью, хотя и казалась Павлу холодноватой, несмотря на горскую кровь. Но при этом, безусловно, верна ему, предана семье, что еще нужно? Даже ревновала, как и положено порядочным женам, хмурилась, когда он задерживался или не слишком правдоподобно объяснял, где был. Наказывала молчанием – по неделе ни слова, не допускала к себе. Но потом смягчалась, прощала. В общем, образцовая семья, лучше не скажешь. Леонид вел себя корректно, к тому же у него была то одна женщина, то другая – не очень много, впрочем. Кто видел со стороны, как общаются Леонид и Ирина, никогда бы не подумал, что между ними было или возможно что-то личное: исключительно родственные слова, интонации, взгляды.
И вдруг ниоткуда, ни из чего – ее слова: хочу уйти.
Почему, что случилось, из-за чего?
Никаких объяснений.
Объяснил Леонид, взял на себя эту трудность.
– Видишь
О том, что было после, вспоминать не хочется. Нагромождение нелепых поступков, глупостей, просто идиотизма – и со стороны Ирины, и со стороны Леонида, который будто и не повзрослел, вел себя неадекватно.
А потом…
Потом Леонид исчез. Павел сумел доказать Ирине, что не имеет к этому отношения. Она поверила. Сказала:
– Хорошо, что так, а то бы я умерла.
Полгода она чернела, худела, Павел боялся за нее, но все обошлось, она стала выравниваться, семейная жизнь продолжилась, будто ничего и не было. Опять Ирина была добропорядочной женой и образцовой матерью. Это благополучие длилось много лет, но Павел втайне все ждал и ждал чего-то – и дождался. Повторилось уже без Леонида, без какого-либо мужчины вообще, просто сказала:
– Все, Паша, больше не могу. Уйду от тебя, прости.
О дальнейшем вспоминать хочется еще меньше. Мог бы Павел дойти до чего-то страшного, но Бог не допустил, судьба рассудила Ирину раньше. Перекресток, ночь, дождь, грузовик, вылетевший на красный свет…
Через год после ее смерти он наткнулся в Интернете на репродукцию картины аварского художника первой половины двадцатого века Халил-Бека Мусаясула, восточного космополита, картина называлась «Портрет аварки из села Чох в национальном костюме», и поражен был схожестью этой безымянной аварки с Ириной, тут же возникла идея – добыть картину. За любые деньги. И, если бы она была в частном владении, вопрос решился бы, но картина оказалась в одном из европейских государственных музеев, и музей этот не имел права продажи своих фондов без государственного разрешения, получить которое оказалось невозможно ни за какие деньги. Тогда Павел заказал копию одному из лучших мастеров-копиистов, она стоила ненамного меньше оригинала. Висит теперь в кабинете – для чужих глаз не предназначено.
Все это Павел Костяков вспоминал похмельным утром, сидя в столовой за чашкой кофе. Шура тенью скользил в окружающих комнатах и коридорах, присматривался.
– Запрягай, – сказал ему Павел. – Сегодня дел много.
Шура обрадовался, побежал в гараж.
Выехали, Шура посматривал на хозяина скользящими взглядами – как бы не на него, а в правое боковое зеркало.
– Да не буду я пить сегодня, успокойся, – сказал Павел.
Шура улыбнулся:
– А я что? Не мое дело.
Проезжали мимо Водокачки.
И в груди Павла шевельнулось то самое теплое, что возникло, когда он впервые увидел Ирину, а вчера повторилось, когда увидел Дашу.
Вчера все вышло странно, глупо и неловко, потому что даже не успели обговорить повод для посещения. Вошли, Сторожев сказал:
– Здравствуйте, а мы вот мимо ехали, я сказал, что тут мой друг живет. Вы с Павлом Витальевичем соседи, Коля, он там обитает, – Сторожев неопределенно показал рукой куда-то за спину. – Знакомьтесь, это Николай Иванчук, а это…