Большая книга перемен
Шрифт:
– Вы все мне теперь нравитесь – те, какие были. Только вас уже нет.
– Я остался.
– И правда меня любил?
– До сих пор люблю, – сказал Коля. – Как ты думаешь, почему я до сих пор не женат?
– Неужели поэтому?
– Да.
Коля в этот момент не врал, он чувствовал себя паладином, который долго был предан своей Даме и вот у ее ног, не требующий при этом награды.
– И я тебе нравлюсь? – допытывалась Лиля.
– Конечно.
– То есть как женщина?
– А как кто же? Думаешь, я бы тебя любил, если бы ты была не женщина?
– А как ты любишь? Как в школе или хочешь меня? По-взрослому?
– Ты
– И сейчас?
– Да.
– То есть ты хочешь меня обнять, поцеловать? Без дураков?
– Всю жизнь мечтаю, – сказал Коля.
– Тогда целуй.
И они стали целоваться, а потом сползли на пол, хватая друг друга руками, сдирая одежду.
– Дверь… На засов… – выговорила Лиля.
Коля бросился к двери, закрыл ее на засов, вернулся, подхватил Лилю на руки, отнес на постель.
Вернувшаяся Даша звонила, стучала, потом перестала.
Когда Лиля через некоторое время открыла дверь, Даша сидела на ступеньке и, разрывая руками, ела курицу-гриль, откусывала хлеб от батона.
– Успели? – спросила она.
– Дашка, не хами.
– Я сижу тут два часа, меня комары заели – и я хамлю?
Коля, утомившись, сел на груду досок. Как быстро можно изменить все к лучшему. Стоял десятилетиями и гнил этот серый забор, никто его не красил, не менял выпавших и трухлявых планок, кренился он в разные стороны. И вот нет забора. Открылся замечательный вид на сад – правда, сад дикий, заросший травой, за яблоневыми и вишневыми деревьями никто не ухаживает, хотя они до сих пор плодоносят, яблоки при этом окончательно выродились в дички. Выкопаны новые ямы. Поставлен для пробы один столб – свежий, гладко обтесанный, ровный. Ощущение правильного начала правильной работы.
– Ага, уговаривай, уговаривай себя, – возникает шут. – Ты и тогда сумел себя уговорить, неплохо получилось.
– Я не уговаривал.
– Уговаривал.
– Не уговаривал.
– Мне лучше знать.
– Это с какой стати? – возмутился Иванчук.
– С такой, что я твое подсознание, а оно честнее.
– Передергиваешь, шут. Честнее кого? Или чего?
– Сознания.
– Ерунда. Все равно, что сравнивать глубину Мариинской впадины с какой-нибудь Джомолунгмой. Ну да, и там меряется в метрах, но ты же не скажешь, что впадина глубже горы? Или что гора выше впадины?
– Это парадокс? – оживился шут с видом отличника на математической олимпиаде.
– Считай как хочешь.
Коля через пару дней пришел опять. Лиля сказала ему почти сразу же:
– Вот что, Иванчук, ты мне ничем не обязан. Ну переспали, бывает. Особенно спьяну. Не надо меня теперь обременять благодарственными визитами.
– А я еще хочу, – сказал Коля.
– Тебе напомнить? Я начала умирать.
– Но не сегодня же.
И у них началось то, что сейчас называют – отношения. Это слово Коля все чаще замечал в современной молодежной речи, оно сначала показалось ему безвкусным, безликим, а потом он понял – да нет, пожалуй, молодежь права, найдя широкий, но, как ни странно, более точный синоним слову «любовь». По страсти кинулись в объятия друг друга – любовь? Вроде бы да, но надо еще посмотреть. Или – месяц дружили. Решили, что подходят друг другу и надо пожениться. Любовь? Возможно. Но не факт, учитывая количество разводов. Или – живут вместе без брака и венчания, бойфрендят – любовь?
Итак, у Коли и Лили начались отношения. Она приходила в его холостяцкую квартирку. Она посвежела, помолодела, она стала говорить, что, похоже, лечится любовью. Это в самом деле был период короткой ремиссии. А потом довольно быстро кривая болезни поползла вниз. Но Коля успел сделать предложение еще до того, как Лиле стало совсем плохо, иначе не приняла бы. Да и так не хотела принимать. Задавала, по своему обыкновению, жесткие вопросы:
– Ты понимаешь, что я инвалид? Уже инвалид, а будет еще хуже?
– Да.
– Ты понимаешь, что скоро от меня никакого толку не будет как от женщины? Ну, оральный секс в лучшем случае. И то не уверена. Тебе придется убирать из-под меня говно и мочу, понимаешь? Сходи в больницу, где лежат такие люди, от них родственники отказались, потому что невозможно терпеть, сходи посмотри, понюхай.
– Был. Я же с врачами говорил – и не раз. И они мне показывали. Я все знаю.
– Тогда зачем такое геройство?
– Хочу быть с тобой, вот и все.
– То есть такая любовь?
– Наверное.
Лиля покачала головой, сомневаясь, а потом сказала:
– Да нет, все может быть. Но я тебя не очень люблю. То есть отношусь лучше, чем к другим, но не люблю. Честное слово, если бы любила, тогда бы уж точно прогнала.
Свадьбы не было, просто зарегистрировались в загсе. Лиля оставила свою фамилию – Соломина. Потом посидели втроем, выпили шампанского, потом Даша мыла посуду, а Лиля, глядя на нее, говорила так, будто дочери тут не было:
– Когда Дарья родилась, у нее проблемы были, инфекция, температура, мне ее не дают, у меня у самой температура, лежу и думаю: может, пока я ее не видела, пока не так жалко, она помрет? И никто не будет мучиться, ни я, ни она.
– Придушила бы меня, и все, – сказала Даша.
– Да, надо было, – согласилась Лиля.
– Ну вас, с вашим юмором, – сказал Коля. – Ты что, Даша, недовольна, что живешь?
– Я-то? Еще как довольна. Я просто к тому, что Лилю понимаю.
– Я хотела остаться одна, – продолжила Лиля. – Потому, что я подозревала, что эту дурочку полюблю. И вот теперь думай о ней, беспокойся. Как учится, с кем дружит, может, наркотики принимает. Дашка, предупреждаю, убью.
– Не принимаю я ничего.
– А куришь?
– Я непостоянно, иногда. Надо же попробовать.
– Тебе повезло, что я больная, Дарья. Тебя черти внутри дергают. Я сама такая была, но держалась. И тебя буду держать. Потому что при больной маме нехорошо быть наркоманкой или еще кем-то. Дождись, пока умру, а потом делай что хочешь.
– Слишком долго ждать, – отшутилась Даша.
– Не так долго, как тебе кажется.
Лиля вкручивала окурок в пепельницу, а Даша и Иванчук обменялись поверх ее головы взглядами. Это был первый момент, когда они почувствовали, что – заодно, что придется заниматься общим делом, болезнью Лили, что вскоре они будут не трое, а двое, Даша и Коля. И – отдельно – больная Лиля. То есть – двое и одна.