Большая книга ужасов 63 (сборник)

Арсеньева Елена

А меня никто не кусал. И ни через какие ножи я не перекувыркивался! И под веткой не пролезал! Я всего-то навсего руку книжкой поцарапал. И что, просто так стал оборотнем?!

Стоп. Стоп, без паники. Дверь еще не заперта. Из этого кинотеатра и в самом деле можно выйти. Оборотень может вернуться в человеческий облик! Просто нужно снова на себя свою человечью одежду напялить – и…

– Ишь! – хмыкнула ведьма. – Просто! Да ты до своей одежды сначала доберись!

И я понял, что карга читает мои мысли.

– Читаю? – насмешливо повторила она, хотя я и словом не обмолвился. – Этому не обучена. Да и зачем? И так все

насквозь вижу. А что тёмно для меня – на то вон кривое зерцало есть.

И сова кивнула на зеркало, которое от этого движения затряслось так, что едва не рассыпалось.

Как будто от страха затряслось! Как будто и оно этой старой карги боялось!

И я его вполне понимал…

– Кривое зерцало, кривое мерцало, – пропела ведьма, – покажи оборотню чудо чудное, диво дивное. Докажи дурню, что обратную дорогу забудь-травой заплело! Начнет искать – а не вспомнит где. Побежит – а не вспомнит куда! Покажи ему, кривое зерцало, кривое мерцало, да в последний разок, что дверь я замкнула и ключ выбросила!

И она издевательски ухмыльнулась, а потом постучала одним их своих деревянных перстней по тому куску зеркала, в котором я отражался, – и поверхность его зарябила, пошла волнами, а когда рябь рассеялась, я снова увидел парк Кулибина.

История Ярро

Ярро почему-то был матери ближе остальных детенышей, хотя, пожалуй, в его внешности сохранилось совсем мало примет собаки. Из всех своих братьев и сестер он особенно походил на волка: большой лобастой головой, толстой шеей, широкой грудью, высокими, очень сильными ногами – словом, всей своей поджарой и в то же время мощной статью, которая в будущем обещала еще больше силы. Разве что глаза у него были такие же удлиненные, лукавые, как у Сильвы, да серая шерсть – более мягкая, пушистая и в то же время более густая, чем у других.

Кроме того, его шея была густо опушена белым – как у матери.

Подобно тому как Сильве по наследству перешла память об упряжке, бегущей по тундре, так и в крови ее сына жила материнская ненависть к едким и пыльным запахам человеческого логова, злому вероломству, коварству человека. Он не был рожден с ненавистью – этому научила его Барра. Она вскормила его этой ненавистью как молоком.

Что считалось самым важным в стае? Добыча пищи – достаточной, чтобы прокормиться сегодня, быть довольным собой и своей охотой и набраться сил перед завтрашней охотой, которая даст возможность быть сытым завтра и набраться сил для следующего дня. Вожак стаи Герро не убивал ушастого зайца, или юркую лису, или другую дичь только для того, чтобы окровавить зубы, погасить блеск жизни в глазах животных, а потом уйти, бросив мертвое тело. Тому же он учил молодых волков.

Но как поступать с человеком? Это ведь добыча не из обычных!

– Волк из моей стаи никогда не нападет на человека первым, – учил молодых вожак Герро.

– Почему? – непочтительно вмешивался Ярро.

– Потому что человек опасен. Сладость его мяса и соль его крови не стоят того страха, который охватит все твое существо, когда ты будешь идти по его следу, бросаться на него, сбивать наземь…

– Можно подумать, человек – лучший друг волка! – задирался Ярро в щенячьей злости на отца, но вожак стаи не опускался до спора с несмышленышем.

В конце концов, каждому из волчат предстоит самому убедиться в правильности его слов, усвоить уроки леса, охоты,

жизни, наконец… Им еще предстоит узнать, что и грязно-бурый, косматый, с короткой мордочкой енот, и плотный, жирный барсук, и стремительная, всегда испуганная тонконогая косуля, и суетливая мышь – не просто пища, но и соседи, которые, как ни странно, нужны лесу не только для того, чтобы кормить волчью стаю. И высоченные ели, и тяжелые березы, и ядовитые красные шарики волчника – тоже соседи, равновеликие для здешней жизни.

У каждого из животных и растений свой мир, своя жизнь и свои заботы. Тут крылось для Герро нечто высшее, но объяснить это он не мог бы никаким образом.

Да и зачем объяснять? Это опыт охотника, и дает его не знание, а сама жизнь. Поэтому Герро снисходительно отмалчивался.

Однажды они вдвоем с Ярро побежали к маленькой речушке. Она была пестрая, переливчатая, ее запахи звонко струились и заливали все вокруг.

Герро и Ярро были сыты и легли погреться на отмели. Герро клонило в сон, но, заметив, как напряженно смотрит в чащу, словно видит там врага, Ярро, он, зевая и потеряв всякую надежду на спокойный отдых, провыл:

– Почему ты хочешь убить человека?

– Я ненавижу его! – прорычал Ярро.

– За что? Ведь ты никогда не видел его, а ненависти к человеку нет в крови у волка.

– Разве никто из волков никогда не убивал человека?

Герро завозился, ложась поудобнее:

– Бывает такое, бывает… Когда человек находит логово и забирает волчат, мать, убивая человека, защищает своих детенышей. Когда человек со своими палками, выпускающими гром и смерть, идет по следу волка, волк, убивая человека, спасает свою жизнь. Когда в стужу трещат деревья и не найти пищи, а свежий след пахнет одиноким человеком, волк, убивая его, добывает пищу для стаи. Ведь когда у человека нет грома, он не так опасен. Он не умеет быстро бегать, лапы его лишены когтей, не могут нанести сильный удар… И все-таки волк убивает человека без ненависти.

– У-уо! – взвыл Ярро. – А разве постоянный страх перед человеком не рождает ненависти к нему?

Герро то взглядывал на Ярро, то отворачивался. Вода играла на солнце, нагоняя дрему.

Щенок прав! Какое же еще чувство можно испытывать к тому, кого привык всю жизнь бояться?

Он сонно прищурился. Ярро, крепко уперев в землю сильные, напряженные лапы, смотрел на старого волка сверху, опустив оскаленную морду:

– Вы, волки, ты, мой отец, ненавидите человека за тот страх перед ним, который носите в себе, который носили и ваши предки. Извечный страх! Собака, моя мать, ненавидит человека за то зло, которое он ей причинил. И только я, сын собаки и волка, ненавижу человека за то, что он – человек. За то, что он существует!

Герро готов был искусать этого щенка.

– «Мой отец – волк! Моя мать – собака!» – передразнил он. – А сам-то ты кто? Сам-то ты ни волк, ни собака, а туда же! Что ты знаешь о ненависти? Откуда тебе это знать?

Солнце горело в голубом огромном небе, которое даже быстрым ногам Ярро не обежать от восхода до заката. Кора лиственниц блестела и переливалась. Лес был еще зелен, источал летние запахи, но скоро придет осень, листья начнут умирать. Ярро завидовал деревьям и медведям: засыпая на зиму, они просыпаются весной. Как будто умирают и рождаются снова. А вот когда он, Ярро, погибнет, это уже навсегда. Он не проснется больше.