Большая книга ужасов 63 (сборник)

Арсеньева Елена

– Зря встрепенулся, оборотень! – злорадно сказала она. – Коли одежда твоя спрятана незнамо где, нет тебе пути назад.

Она отбросила плетку и с натугой помешала черпаком в котле.

– Долгонько еще ждать, – пробормотала огорченно.

Я старался не думать о том, как меня это обрадовало. Чтобы ведьма не догадалась о моих мыслях! Лично я готов был ждать, пока забудущее зелье сварится, сколько угодно долго! Может, за это время я сообразил бы, как смыться отсюда!

Да, похоже, не думать мне не удалось…

– Больно

прыток да ретив! – проворчала карга, покосившись на меня. – Смыться, ишь, вознамерился! Кажись, одним зельем тебя не удержишь… Да что это я! – вдруг хлопнула она себя по лбу, однако никакого звука слышно не было, потому что перья, покрывавшие совиную голову, смягчили шлепок. – У меня же волосы, волосы же есть… Я готовилась, ждала тебя! Я ж знала, что ты рано или поздно ко мне попадешь! Должен попасть! Потому что нету у невров такой силищи, которая меня б осилила!

«Опять какие-то невры… – подумал я. – Что же это значит?»

В это время карга пошарила в куче мусора, сваленной в углу, и вытащила тонкую прядь волос, перехваченную сухой травинкой. Волосы были женские – длинные, чуть вьющиеся. И цвет у них был красивый-красивый – пепельный.

Я вдруг вспомнил, как читал «Трех толстяков», и спросил у родителей:

«Тут написано, что волосы у Суок были «такого цвета, как перья у маленьких серых птичек». А почему просто не написать – серые?»

«Потому что они были, наверное, не серые, – пояснила мама, – а пепельные!»

«Такие, как у нашей мамы», – сказал отец и осторожно заправил ей за ухо легкую кудрявую прядь.

И вот сейчас эта мерзкая карга, эта сова, эта ведьма, эта vieille chouette держала в своих толстых когтистых пальцах прядь именно такого цвета, какими бывают перья у маленьких серых птичек.

Пепельного цвета. Как у моей мамы!

– Узнал матушкины волосы? – растроганно прошипела карга.

Примерно с такой же степенью растроганности могла шипеть змея перед трупом человека, которого она только что ужалила до смерти.

– Это хорошо… Вот из них мы сейчас для тебя путы и сплетем! Они тебя покрепче любого зелья повяжут!

И все же я не мог поверить, что это волосы моей мамы. Как они здесь могли оказаться? К тому же ведь мама уже давно…

И тут все мысли вылетели у меня из головы. Я остолбенело следил, как ведьма выволокла на середину пещеры огромную деревянную кадку. Сразу стало ясно, откуда так несло навозом!

В эту кадку ведьма проворно зарыла прядь пепельных волос, а потом выхватила из очага полено, на одном конце которого играли языки пламени, и принялась водить поленом над навозом, бормоча при этом что-то неразборчивое.

Да я, строго говоря, и не вслушивался особо – больно надо! Не до того мне было. Я смотрел, как над навозом начал куриться парок, а потом оттуда полезли тоненькие серые змейки… нет, не серые, а того самого цвета…

Пепельные!

Это

мамины волосы в змеек превратились. Нет, их ведьма превратила!

– Догадался, вижу! – хмыкнула она, взглянув в мою перекошенную от страха физиономию… ну или морду, да назовите как хотите, мне уже все равно! – Ну прямо на глазах умнеешь! Радуйся этому, пока живой!

С этими словами карга собрала змеек одной рукой, пальцами другой провела меж ними, словно причесывала – и швырнула на меня!

Не знаю, орут ли волки, собаки или оборотни, но я орал так, что у меня аж горло судорогой свело. Потом закашлялся – чуть не задохнулся!

Когда немного пришел в себя и перестал дрожмя дрожать, посмотрел на ведьму – а она опять хохотала, широко разевая свой совиный клюв и щуря страшные черные глаза.

Да, повезло ей нынче, ничего не скажешь! Устроил ей цирк Дохлый Тунец, оборотень-неудачник!

Я покосился на свое туловище, думая, что змейки болтаются на мне, как присосавшиеся пиявки, однако их видно не было: похоже, шмыгнули в мою шерсть и там залегли, затаились. Но кое-где, я чувствовал, в кожу мне впиваются маленькие острые зубки.

– Вот-вот, – кивнула ведьма. – Это змеи в тебя впились. Ты будешь буянить – а они кровь твоей матушки пить будут. Тебе-то ничего, легкую боль почувствуешь, а она упадет обескровленная! Так что лучше смирись и не дергайся.

Я замер. Только сердце колотилось как бешеное!

– Да откуда же вы волосы моей мамы взяли? – спросил с безнадежной тоской.

– Их мне принес тот же человек, который сделал тебя оборотнем еще до твоего рождения, – ответила ведьма. – Хочешь знать, как это произошло?

Я не хотел смотреть… не хотел, но вдруг услышал голос – человеческий голос, не ведьминский! Я сразу узнал его. Это был голос дяди Вади!

Ох, как я ему обрадовался! Начал оглядываться, хотя сразу понял, что это ерунда.

Каким чудом дядя Вадя оказался бы в пещере?! Голос шел из кривого зерцала…

А потом я увидел и самого дядю Вадю. Но он был совсем другой, не такой, каким я его помнил. Гораздо моложе, нормально подстриженный и без этой его дурацкой седой бородищи, которая вечно торчит во все стороны и в которой застревает еда. Он был очень даже симпатичный, дядя Вадя!

Он стоял в прихожей какой-то квартиры и доставал из рюкзака здоровенный сверток в полиэтиленовом пакете. Из свертка пахнуло мясом, кровью, и я невольно вздрогнул – так вдруг подвело живот. Я же ничего не ел со вчерашнего дня. Завтракать не хотелось. Шоколадный батончик, который мне дала в мастерской Марья Петровна, где-то потерялся. А сейчас сколько времени? Сколько часов – или дней?! – прошло с тех пор, как я примчался вслед за черной кошкой в заросший овраг неподалеку от кладбища, откуда меня утащила в своих когтях ведьма-сова?