Большая скука
Шрифт:
– О нет! Сыта по горло морскими прогулками, – решительно возражает секретарша. – Поедемте на пляж!
– Вам хочется показать нам свою фигуру, дорогая! – любезнейшим тоном поясняет Сеймур. И, обращаясь ко мне, продолжает: – Моя помощница начинает проявлять не свойственное ей тщеславие, Майкл. Не знаю, то ли это влияние Дороти, то ли вы оказываете на нее такое действие.
– Вы мне льстите, Уильям. Насколько я понимаю, мужчина, способный переменить вкус женщины, еще не родился.
– Может, это покажется вам нахальством, но
Как я уже не раз мог заметить, секретарша держится с Сеймуром не как с шефом, исключая, может быть, те случаи, когда она выполняет обязанности по службе, как было, к примеру, на симпозиуме. И, что более странно, шефа это нисколько не беспокоит.
– Ее задело… – говорит американец как бы про себя. – Еще одна новость.
Насколько я разбираюсь в медицине, люди сперва идут на пляж, а потом уже обедают. У моих же спутников получается наоборот. Мы хорошо поели в небольшом ресторанчике и лишь после этого отбываем на море.
Пляж на Бель Вю со своими белыми палатками напоминает поселение индейцев. Эти палатки здесь именуют вигвамами за их форму. Хотя время клонится к вечеру и ветер устрашающе треплет стенки палаток, мы втроем далеко не единственные «индейцы» в этих местах. Множество горожан обоего пола, лежа на песке или на травке, наслаждается субботним днем, который бывает только раз в неделю, и теплым солнышком, которое заглядывает сюда и того реже.
Сеймур снимает три вигвама, и я втискиваюсь в один из них, чтобы проверить, налезут ли на меня плавки, купленные по пути на пляж. Когда после удачной примерки я выхожу наружу, то застаю на песке только Грейс, лежащую на голубом банном халате. Хотя эта женщина явно не в ладах с модой, она все же понимает, что голубое ей идет.
– А где Уильям?
Секретарша кивает в сторону моря. Американец успел погрузиться до плеч в воду. Какое-то время он стоит неподвижно и смотрит в нашу сторону, но расстояние не позволяет установить, то ли он глядит именно на нас, то ли просто созерцает панораму берега. Потом он поворачивается к нам спиной и размеренными движениями опытного пловца удаляется в море.
С синеющего водного простора мой взгляд перемещается на золотистую полоску песка, точнее, в тот его сектор, где возлежит Грейс. Если бы два дня назад кто-нибудь сказал мне, что эта стройная, безупречно изваянная фигурка принадлежит Грейс, я бы счел его ненормальным. Только никакой тут ошибки нет: лежащая на голубом халате грациозная красотка – не кто иной, как мужественная секретарша Уильяма Сеймура, автора книги «Миф и информация». Интересно, осмелится ли этот автор утверждать, что лежащее передо мной существо – тоже миф.
Грейс ощущает на себе мой изучающий взгляд, но, вместо того чтобы смутиться, прозаично бросает мне:
– Садитесь же, чего торчите!
Она уступает мне часть своего халата.
–
– Пригласили, только так, чтобы я не пришла.
И оттого, что признание совпадает с моим предположением, оно звучит неожиданно.
– Вам меня недоставало? – в свою очередь любопытствует Грейс.
– Очень.
– В том смысле, что мое присутствие спасло бы вас от неприятного разговора?
С этой женщиной надо быть поосторожней. Как говорит Сеймур, она так легко угадывает ваши мысли, что это становится опасным.
– Вы переоцениваете мой практицизм, – пробую я возразить. – И недооцениваете себя.
Я снова перевожу взгляд на гармоничные формы, находящиеся в непосредственном соседстве.
– Вы слишком бесцеремонно меня изучаете, – безучастно роняет женщина.
– Чисто научный интерес.
– Если я не ошибаюсь, вы занимаетесь социологией, а не анатомией.
– Понимаете, есть социологи, которые считают, что структура общества соответствует структуре человеческого организма.
– Да, имеется в виду органическая школа.
Она смотрит на меня своими сине-зелеными глазами и спрашивает:
– Майкл, вы действительно социолог?
– А кто же я, черт возьми, по-вашему? Разве шеф ваш не социолог?
– Именно это меня интересует: вы такой же социолог, как он?
– Нет, я не такой. Я отношусь к другой школе.
– Да, верно: к органической… Так, выходит, меня вам вчера недоставало?
– Очень.
– Вопреки тому, что любовь для вас феномен?
– Любовь?.. Оставьте в покое громкие слова. Пускай ими пользуются литераторы.
– Тогда какое же слово употребите вы?
– Влечение… Симпатия… Даже, может быть, дружба… Откуда мне знать? В стилистике я не силен.
– Симпатия… Дружба… Неужто, по-вашему, дружба – это нечто меньшее, чем любовь?
– Как вам сказать. Во всяком случае, это нечто иное. Любовь – это как бы инфекционное заболевание, стихийное бедствие, нечто такое, что обрушивается на вас неожиданно, в чем нет ни вины вашей, ни заслуги. А дружба – это сознательное отношение…
– Рациональная сделка между двумя индивидами, – формулирует Грейс.
– Отнюдь. Там, где есть сделка, дружбы не существует. А там, где дружба, не обойтись без чувств. Но имеются в виду осознанные чувства, не эмоциональное опьянение.
– Ага! Выходит, я должна быть польщена?
– Боюсь, что вы немного забегаете вперед.
– Ваша резкость делает вас поразительно похожим на Сеймура. О какой же дружбе идет речь?
– Дружба делится на разные виды, Грейс. И потом, очень важен период ее развития…
– Вы назвали меня по имени?
– А вам это неприятно, да?
– Напротив, это доказывает, что наша дружба крепнет. В таком случае когда мы снова увидимся?
Я как-то сам привык задавать этот вопрос, но, видно, времена меняются.