Большая скука
Шрифт:
– Я бы не стал браться за такое дело без предварительного согласия высших инстанций, – возражает Сеймур. – И не в моем характере давать обещания, если я не в состоянии их выполнить.
– Хорошо, коли так. Во всяком случае, ответ, который вы от меня ожидаете, в значительной степени решит всю мою дальнейшую судьбу. Прежде чем дать такой ответ, надо как следует подумать.
– О, разумеется, – кивает мой собеседник. – Вы вовсе не обязаны отвечать немедленно. У вас есть свободное время, но только для размышлений, а не для проволочек.
– Вы сами понимаете, раз вопрос поставлен, решение
– Разумеется, – кивает Сеймур. – Мне особенно приятно, что вы это понимаете. Насколько выгодно, настолько и досадно сесть играть с человеком, который даже правил игры не знает.
И, протягивая руку к бутылке, американец спрашивает:
– Еще по одной?
7
Улица длинная и скучная, как все городские улицы во вторую половину воскресенья, когда вечернее оживление еще не пришло на смену летаргии сытного праздничного обеда и убогим телевизионным программам. Закрытые магазины, пустые кафе, отдельные супружеские пары, торчащие перед витринами, лениво ведущие спор о качестве товаров, которых, может быть, никогда не купят…
Словом, картина довольно серая, чтобы отвлечь меня от разговора с Сеймуром, который я мысленно продолжаю.
«Правила игры, говоришь? Они действительно мне хорошо известны, дорогой Уильям, – продолжаю я с еще большим сарказмом. – И не только старые, но и эти, новые, которые вы сейчас собираетесь ввести исключительно в собственных интересах. Сейчас вы мне диктуете свои правила, а мне остается только следовать им, поскольку я сижу на месте смертника либо проигрывающего – потому что я в цейтноте».
Все дальнейшие ходы в этой игре предвидеть нетрудно. Последнее предложение Сеймура довольно заманчиво, и он отлично это понимает. Понимает он и другое: после того как я отказался стать предателем, я ни за что не стану прибегать к самовольным действиям. На первый взгляд, возможность проникнуть в чужую разведку, чтобы обслуживать свою, может показаться весьма соблазнительной, только соблазнительна она или нет, полезна или нет, своевременна или нет – все это могут решать более высокие инстанции. Следовательно, Сеймур первым делом постарается установить, буду ли я связываться с Центром и просить указаний. А это значит, что я снова буду поставлен под опеку, на этот раз более зоркую и коварную.
Разумеется, сейчас я меньше всего озабочен тем, как бы мне связаться с Центром. Если бы при такой попытке меня даже засекли, это вовсе не означает, что меня бы тут же ликвидировали или устранили каким-то образом. Сеймур, вероятно, будет делать вид, что доверяет мне, а возможно, если я приму его предложение, предоставит обещанный пост, чтобы использовать меня для передачи ложных сведений либо с намерением вести дальнейшую обработку. Но что зря ломать голову – в данный момент я не намерен связываться с Центром и докладывать о предложении Сеймура.
Задача, с которой меня сюда послали, сформулирована предельно ясно, и никто мне не давал права уклоняться от ее выполнения. Беда в том, что выполнить ее теперь почти невозможно. Полагая, что я непременно займусь тем, чем я вовсе не собираюсь заниматься, Сеймур своим бдением свяжет меня по рукам и
Возможно, кое-кто стал бы меня осуждать: если бы он, вместо того чтобы упрямиться, сделал вид, что соглашается на предательство, то это на какое-то время освободило бы его от опеки, дало бы ему возможность закончить выполнение задания и убраться восвояси. Опасная иллюзия, как говорит мой дорогой Уильям. Бывают предложения, которые нельзя принимать даже для видимости – и не только из моральных, но и из практических соображений. Стоит только сказать «да», как тебя тут же приберут к рукам.
Конечно, они могли это сделать и не дожидаясь моего «да». Притом значительно раньше, как только я вышел из поезда. Такое случалось, это нам хорошо известно, но нам хорошо известно также и то, что организаторы подобных похищений всегда остаются с носом.
Сеймур, очевидно, не из тех, которые набрасывают тебе на лицо платок, смоченный усыпляющим средством, и увозят на машине, камуфлированной под такси. То ли я ему нужен как постоянный кадр, то ли как случайная жертва, сказать трудно, но при всех обстоятельствах он хочет договориться со мной «полюбовно», он добивается того, чтобы я перешел на их сторону сознательно, пусть после долгих колебаний, но сознательно.
Было бы, однако, смешно строить иллюзии, что, делая ставку на мое добровольное согласие, он предоставляет мне какую-то свободу выбора. Свобода выбора в данном случае лишь кажущаяся. Все дальнейшие ходы наверняка так запрограммированы, чтобы у меня не было никакого другого выхода, кроме того, на который рассчитывает Сеймур. И если этот человек по-прежнему спокоен, либерален и даже великодушен по отношению ко мне, то это лишний раз говорит о его полной уверенности, что все выходы надежно закрыты, кроме того единственного, к которому меня неизбежно толкают обстоятельства, и это, в сущности, не выход, а вход. В западню.
Да, игра действительно предельно ясная, ее правила тоже мне в достаточной мере понятны, и, хотя я то и дело подбадриваю себя, что пока ничего особенного не случилось, меня беспокоит неприятное предчувствие, что я всего в двух-трех шагах от этой западни, а где она и что собой представляет, я еще толком не знаю. Но оставшиеся два-три шага надо как-то использовать. Отсрочка слишком короткая: начинается в воскресенье под вечер, когда я ухожу от Сеймура, и кончается ночью вынужденным рандеву с Грейс, о котором она шепнула, провожая меня. За мной пока не следят, и в этот ничтожный отрезок времени надо сделать все необходимое.
Я прихожу в знакомое кафе-кондитерскую, устраиваюсь у шаткого столика и заказываю чашечку кофе. Хозяйка, видимо, узнает меня, и это позволяет мне спросить у нее:
– Надеюсь, конфеты отнесли?
– Отнесли и обратно принесли, – сокрушается женщина, орудуя у кофеварки.
– Как так?
– Ваш друг по тому адресу не проживает.
И, обернувшись к двери, ведущей во внутреннее помещение, хозяйка громко спрашивает:
– Эрик, куда ты девал конфеты?