Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

– Не дрожи, милая госпожа, не бойся. Всё будет хорошо.

«Всё будет хорошо», – эти слова сказал он ей, когда его глаза были тёплыми, а с губ срывалось нежное «ладушка». Этот отзвук в памяти – всё, что осталось от того удивлённого счастья, которое Рамут испытала с возвращением истинного Вука.

Он поставил её на ноги перед алтарём. Огромная белая волчица взирала янтарными глазами вдаль, окружённая плошками с огнём, а жрица потребовала у жениха и невесты по капле крови. Потом они пили из кубка... Солоноватое, тёплое. Жёсткий палец служительницы поставил им по круглой

влажной метке между бровями.

Их объявили супругами перед ликом богини. Рамут оглянулась: матушка стояла каменно-суровая, в её глазах отражался острый отблеск всех огней. Она, суровый воин, не могла выиграть за дочь эту битву, Рамут должна была справиться сама, но душа девушки сжималась в тоске. Она старалась крепиться, но ноги подводили её – пришлось вцепиться в Вука. Он тут же снова подхватил её.

– Ну, вот и всё, моя повелительница. Сейчас появимся перед гостями – и ты сможешь пойти отдыхать.

Рамут мёрзла в его руках. Её пронизывала тоскливая стужа, снежинки таяли на ресницах, превращаясь в холодные слёзы. Перед огромными раззолоченными дверями Вук поставил её на ноги и, заботливо поддерживая под локоть, негромко осведомился:

– Как ты себя чувствуешь, госпожа? Ты в состоянии идти к гостям сама?

Рамут молча пыталась собраться с силами. Зябкие мурашки слабости и обморочный звон в ушах накрыли её, и она, пошатнувшись, привалилась к плечу супруга: другой опоры рядом не было.

– Вижу, моя госпожа, – сказал Вук и, не раздумывая, снова подхватил её.

Музыка и обилие незнакомых лиц оглушили Рамут. Ноги Вука ступали по лепесткам цветов, безжалостно сминая их, лицо застыло в мраморной непроницаемости, а на сыпавшиеся со всех сторон поздравления он отвечал краткими кивками. Дамрад ожидала их стоя, облачённая в белый наряд.

– Ну, вот и свершилось сие счастливое событие! – Ядовито-прохладный мёд её голоса тёк звучно и милостиво, но Рамут мучило от него горькое послевкусие. – Вук, Рамут, поздравляю вас!

Владычица оказала молодожёнам честь, взяв на себя обязанности по выдаче им брачного свидетельства. Чтобы поставить подпись в большой, толстой книге с желтоватыми страницами, Рамут пришлось снова встать на ноги. Перо вывалилось из непослушных деревенеющих пальцев и оставило кляксу. Расписывались они красными чернилами, и клякса алела кровавым пятном...

– Ничего, ничего, – успокоила Дамрад. – Ничего страшного, дорогая.

Кое-как Рамут всё же вывела подпись. Вук, для того чтобы сделать то же самое, вынужден был отпустить её, но девушку вместо него поддержала твёрдая, заботливая рука матушки. Немного порадовало её только присутствие среди гостей врачей из Общества, которые подошли поздравить сестру по науке. Для них у Рамут нашлась даже улыбка – слабоватая, измученная, но всё же искренняя.

– Ну, вот и всё, теперь отдыхать, – сказал Вук. И добавил, обращаясь к Дамрад: – С твоего позволения, государыня.

Дамрад милостиво и понимающе кивнула. Напоследок поклонившись гостям, её помощник подхватил Рамут и понёс по бесконечным гулким коридорам.

Из объятий Вука девушка попала в плен холодного шёлка широкой постели. Чёрно-белая спальня располагалась на

другом конце огромного дворца, и сюда не доносились звуки музыки. Кровать на ступенчатом возвышении венчал чёрный балдахин на витых столбах, белые наволочки подушек обрамляла мрачноватая паутина чёрного кружева, и комната оставляла впечатление чопорной чистоты и холодного покоя, хотя в ней и горел камин, призванный создавать уют. Но даже огонь за мощной решёткой казался печальным укрощённым зверем – нехотя потрескивал и вяло лизал невкусные, седые от пепла дрова.

– Здесь тихо, не правда ли? – молвил Вук, поправив чёрное атласное одеяло. – Отдыхай, моя госпожа, ничто тебе не помешает. Уборная находится вон за той дверцей, всего в паре шагов от кровати... А если проголодаешься, дворец подаст тебе кушанья с праздничного стола – только дай знать.

– Благодарю, – проронила девушка, поёжившись.

А Вук, нависая над нею с жутковато-пристальным взором, добавил:

– Если позволишь, я буду время от времени навещать тебя здесь. Если тебе потребуется помощь, но будет трудно говорить, дёрни вот за этот шнур над изголовьем, дворец сразу передаст мне твой зов. Кажется, всё... У тебя есть какие-нибудь пожелания? Всё, что угодно, только скажи.

– Если можно, книгу, – попросила Рамут.

Дворец тут же доставил в спальню столик с несколькими стопками книг на любой вкус. Вук стоял почтительно-прямо, ожидая от супруги распоряжений или каких-либо слов, и отблеск пламени в камине не согревал, а лишь подчёркивал льдистую непроницаемость его глаз.

– Что-то ещё, моя госпожа? Прикажешь остаться или уйти?

Остаться... Рамут не представляла себе уединения с ним – холодноглазым, чужим, зловеще-учтивым. Она не знала, о чём говорить, в присутствии новоиспечённого супруга на неё накатывала гулкая, непобедимая немота, которая смыкала губы властной предобморочной тяжестью.

– Больше ничего, благодарю, – еле слышно ответила Рамут. – Ты можешь идти к гостям.

Вук поклонился.

– Слушаюсь, госпожа. Хорошего тебе отдыха. Если что – я тут же явлюсь, только позови.

Краешек его чёрного плаща, скользнув, исчез за дверью, которая мягко закрылась следом. Оставшись одна, Рамут некоторое время просто лежала, угнетённая неприветливым чёрно-белым пространством спальни. Она чувствовала себя узницей здесь – совсем как огонь за каминной решёткой. Её тёплое, живое, мятущееся сердце сковала эта мраморная тишина, а чёрные кружева наволочек оплели и затянули душу угольными паутинными узорами.

Праздника было совсем не слышно, как будто во дворце и не гуляли сотни гостей. Рамут от нечего делать взяла ближайшую книгу, до которой смогла дотянуться, полистала. Ей попался солидный исторический труд, написанный тяжеловесным слогом, от которого мозговые извилины склеивались, а веки смыкались. Предложения ползли огромными глыбами в четверть страницы – попробуй, разгрызи их в поисках смысла... Это было подходящее чтение на сон грядущий – и не захочешь, а уснёшь. Прикрыв пальцами зевок, Рамут оставила толстый том в золочёном переплёте рядом с собою на одеяле и откинулась на своё чёрно-кружевное изголовье.