Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

Повозка бесшумно мчалась сквозь пелену бесконечного снегопада. Стемнело, но город сиял своими бессонными огнями. Рамут, едва шевеля сухими губами, глухо выговорила то, что терзало её и приводило на грань ледяного ужаса:

– Давай перенесём нашу первую брачную ночь... Отложим, пока мне не станет лучше. Боюсь, что сегодня я слишком слаба.

Свет, падая сквозь щель занавесок, скользил полосами по лицу Вука и зажигал в его глазах искры инея.

– Как пожелаешь, моя госпожа. Ты – владычица моего сердца и жизни, тебе и решать. Я не побеспокою тебя, отдыхай и поправляйся.

Повозка остановилась у ворот особняка.

Припорошённый снегом, дом мерцал, как праздничный пирог, а стоило Вуку с Рамут на руках подняться на крыльцо, двустворчатые золочёные двери с хрустальным перезвоном распахнулись.

«Приветствую вас, госпожа Рамут и господин Вук. Добро пожаловать. Какие будут распоряжения?»

– Приготовь тёплую купель и постель для госпожи, – сказал Вук. – А также лёгкий ужин на двоих. Мне пока ничего особенного не нужно.

«Будет исполнено, господин».

А Вук сказал:

– Пойдём, госпожа, я тебе покажу кое-что. Уверен, тебя это порадует.

На первом этаже располагался просторный врачебный кабинет, оборудованный по последнему слову целительской науки – не хуже, чем хирургический зал в Обществе врачей. Здесь было всё необходимое: и удобное операционное кресло, которое могло преобразовываться в стол, и шкаф с инструментами и лекарствами, и кровать для отдыха больного после лечения, отгороженная белой занавеской.

– Здесь ты сможешь вести приём на дому, госпожа, – сказал Вук. – В твоём распоряжении всё самое лучшее для твоей успешной работы.

Кабинет был отменным, но чему Рамут действительно обрадовалась сейчас, так это кисету с бакко и трубке, лежавшим на полочке. Даже на сердце потеплело, а нутро ёкнуло в предвкушении терпкого, согревающего горло и радующего душу дыма.

– Вижу, чего тебе хочется, госпожа, – молвил Вук с улыбкой скорее в голосе, чем на губах или во взгляде. – Я знал, что ты порадуешься.

Усадив Рамут в кресло в гостиной, он поднёс ей набитую трубку и зажжённую от камина лучину. Рамут с наслаждением затянулась, чувствуя, как дым делает своё дело: лёгкий, тёплый хмель заструился по жилам, унося с собой тревогу и усталость. Вроде бы и этот непривычно огромный и роскошный дом не казался столь чужим и пустым, и брачная ночь уже не так пугала. Пожалуй, Рамут выдержала бы её, но раз уж они договорились отложить сию неизбежность – так тому и быть.

Дом подал отвар тэи и горячие лепёшечки с маслом.

– Не дело ложиться спать на пустой желудок, – сказал Вук, разливая отвар по чашкам. – С твоего обеда прошло уже несколько часов, госпожа. Подкрепись, прошу тебя.

В животе действительно стояла гулкая пустота, и пара лепёшечек оказалась кстати. Дом объявил, что купель готова, но Рамут внезапно ощутила неловкость. Залезать в воду и выбираться из неё без посторонней помощи было пока опасно, но не просить же об этом Вука... А тот, словно прочтя её мысли, молвил мягко:

– Моя госпожа, если ты помнишь, мы с тобой смешали нашу кровь у алтаря... Теперь я тебе такой же родной, как твоя матушка. Не бойся и не стесняйся меня, прошу. Я готов сделать для тебя всё, оказать любую помощь, я в твоём полном распоряжении.

Могла ли Рамут, глядя в эти глаза-ледышки, назвать их обладателя родным? Немыслимо, невозможно. Но Вук уже помогал ей разоблачаться, умудряясь почти не прикасаться к телу; оставшись в одном нижнем белье, Рамут попыталась отстранить его, но он вкрадчиво повторял:

–

Не бойся, госпожа... Я – твой супруг, мой долг – служить тебе и помогать.

Великолепная купальная комната блестела золотом и зеркальным мрамором, вода в купели тепло обнимала, душистое мыло покрывало кожу ласковой пеной. Скинув кафтан и закатав рукава рубашки, Вук тёр мочалкой спину и плечи Рамут. После омовения он закутал её в большое полотенце и усадил на диванчик.

– Ну вот, всё замечательно, моя госпожа, – приговаривал он. – Теперь ты можешь отправляться в постель и спокойно отдыхать столько, сколько потребуется. Больше никаких утомительных торжеств, только покой и выздоровление.

Пахнувшая чистотой и свежестью ночная сорочка скользнула на тело Рамут, а Вук, бережно обсушив ей ступни полотенцем, подобострастно облобызал каждую, после чего отнёс супругу в спальню. Комната эта оказалась намного приятнее той, что была предоставлена Рамут во дворце: её стены скрывались за книжными полками, а огонь в камине плясал жарко, совсем не похожий на пленённого зверя.

– Ты любишь книги, госпожа, поэтому они будут окружать и твою постель, – молвил Вук. – Всё – для твоего удобства, чтобы ты чувствовала себя здесь уютно и по-настоящему дома.

Он ушёл, не тронув её, только пожелал спокойной ночи. В дверях Вук обернулся, и Рамут даже сквозь тёплый кокон лёгкого хмеля бакко вздрогнула, уколовшись об эти голубые искры, хищно сверкнувшие в его глазах.

Избавившись от необходимости терпеть близость с Вуком, она выиграла покой, но не сон: курить на ночь глядя всё-таки не стоило. Бакко возбуждал умственную деятельность и бодрил, выручая во время напряжённой работы в условиях жёсткого недосыпа, но теперь Рамут не могла сомкнуть глаз. Она долго и тщетно искала дрёму в завораживающих языках пламени; огонь ей тепло сочувствовал, но не помогал. Тогда Рамут попросила дом подать ей несколько книг с полок и выбрала ту, что поскучнее. В надежде утомить глаза она погрузилась в чтение, но подстёгнутый действием бакко мозг легко справлялся с самыми заковыристыми длиннотами. «Не иначе, автор писал тоже под воздействием чего-то там, – хмыкнула она про себя. – Иначе его понять было бы просто невозможно».

Через два часа чтения у неё всё-таки вырвался зевок. Закинув руки за голову, Рамут обводила утомлённым, но пока ещё бессонным взглядом корешки книг на полках. Следовало воздать должное тем, кто работал над обстановкой дома: превратить спальню частично в библиотеку – свежая и дельная мысль. Рамут нравилось отдыхать в окружении книг, это прибавляло комнате уюта и украшало её.

Огонь между тем понемногу угасал: она не отдала дому распоряжения поддерживать его на протяжение всей ночи. Глядя на дышавшие остатками внутреннего жара головешки, молодая навья редкими, плавными толчками погружалась в истому, предшествовавшую сну. Синеватый полумрак мягко и колдовски давил на веки, и Рамут уже вступала на порог долгожданного сна, когда вдруг увидела над собой два холодных волчьих глаза. Постель колыхнулась под весом огромного лохматого зверя со светло-серой, серебристой шерстью, нависшего над девушкой. Он обдавал её лицо горячим дыханием, и каждый мускул его могучего тела пребывал в напряжённой готовности. Зачем он пришёл, чего хотел? Догадка набухла тошнотным комом в горле Рамут, но она не могла велеть ему уйти: челюсти сковала леденящая немота.