Больше, чем что-либо на свете
Шрифт:
Рамут неохотно согласилась, Реттгирд последовала за нею. В повозке как раз оставалось два свободных места: Вук ехал не один, а в обществе облачённой в чиновничий кафтан госпожи с широким и тонкогубым, высокомерно сложенным ртом. Судя по пышной отделке наплечников и высокого жёсткого воротника, незнакомка занимала важный пост. Вук представил её, но Рамут не запомнила ни имени, ни чина; она всё гадала, случайно жених здесь оказался или нет. Высокопоставленная госпожа поклонилась весьма условно, дотронувшись до шляпы рукой в белой перчатке.
– Нам с Реттгирд нужно в Общество врачей, – сказала Рамут.
– Я так и подумал, – улыбнулся Вук.
Повозка мягко тронулась. Рамут одеревенела на своём месте и вжалась в спинку сиденья. В случайность появления будущего супруга ей не верилось. Что он хотел показать ей всем этим? Что знает каждый её шаг? Тень Дамрад вставала за его плечами грозным самодержавным призраком...
Нет, она не будет дрожать, как Темань. Она спасёт этот ясный цветущий луг, не дав слепящему небесному светилу угаснуть в душе Вука. Битва так битва, нечего раскисать. Рамут жёстко сжала губы – совсем как матушка.
Повозка мчалась под дождём, седоки молчали. Тишина висела вязкая, зудящая, звеня в ушах безмолвным мучительным криком и царапая острыми коготками душу. Одно хорошо – продолжалась поездка недолго, повозка остановилась у крыльца Общества, и гнетущее, как затянутое тучами небо, безмолвие закончилось. Вук вышел первым и почтительно распахнул дверцу перед Рамут.
– Рад был увидеться с тобой, моя прекрасная суженая.
Впечатление от этой встречи омрачало остаток рабочего дня Рамут, то и дело наползая пеленой сырого мрака и проглатывая гулкой чёрной пастью все мысли, все движения души. Усилием воли молодая целительница стряхивала с себя оцепенение, окунаясь в работу, и к вечеру тягостные чувства истончились, стали прозрачными и почти невесомыми. Лишь изредка под сердцем шевелился студенистый, неприятный комочек с холодными щупальцами.
Погода была под стать её умонастроению: дождь шёл, то усиливаясь до пузырящегося на лужах ливня, то стихая до мелкой, липнущей к лицу мороси. Когда Рамут села в повозку, чтобы отбыть домой, следом за нею вскочила Реттгирд, на ходу застёгивая пуговицы светло-серых перчаток и поправляя такого же цвета шейный платок.
– Ты не возражаешь, если я провожу тебя?
Рамут немного удивилась, но возражать не стала. Некоторое время Реттгирд молчала, пожирая её испытующим взором.
– Я, кажется, понимаю, что печалит и снедает тебя, – молвила она наконец. – Эта свадьба. Из-за неё ты хмуришься. Этот твой избранник... Он совершенно тебе не подходит, вы с ним будто из разных миров! Скажи, ты не по своей воле берёшь его в мужья? Тебя принуждают?
Рамут хранила мрачное молчание, не зная, как распутать этот тяжёлый ком чувств и слов. Реттгирд со вздохом покачала головой, хмуря выразительные брови.
– Это бред... Ты взрослая, самостоятельная и совершеннолетняя. Кто может тебя заставить? Ни твоя матушка, ни её супруга уже не должны иметь над тобой такой безоговорочной власти, ты не ребёнок. Это твоя жизнь, тебе и выбирать!
– Владычица Дамрад уже выбрала, – еле разлепив пересохшие, неживые губы, устало проронила Рамут. – Но... всё не так просто, Реттгирд. Это трудно объяснить, но я должна это сделать. Я не могу тебе сейчас всего рассказать, прости.
– Уж не знаю, узами какого долга ты связана, но всё это явно не делает тебя счастливой. – Глаза Реттгирд мерцали печальными звёздочками в сумраке повозки, когда
– Так надо, – сквозь давящую тяжесть телесной и душевной усталости улыбнулась Рамут.
Когда повозка остановилась возле дома, Реттгирд выскочила первой и открыла перед Рамут дверцу – точно так же, как это сделал днём Вук, но лицо её при этом не было холодной маской: в глазах мерцала грусть и искорки сдержанного возмущения. Повинуясь душевному порыву, Рамут пригласила её зайти на чашечку отвара.
– Благодарю, – просияла улыбкой Реттгирд. – С удовольствием.
Они успели как раз к ужину. За столом уже сидела гостья – госпожа Леглит; Рамут сперва удивилась, но потом вспомнила, что Темань приглашала её. Женщина-зодчий должна была прийти ещё в прошлый вторник, но, видно, не сложилось.
Матушка, будучи в мундире, поднялась и прищёлкнула каблуками. Рамут представила их с Реттгирд друг другу, Леглит представилась гостье сама, а Темань познакомилась с нею в прошлый раз, когда та доставила обессилевшую Рамут домой. Дом подал дополнительные столовые приборы, все уселись, и ужин продолжился.
Темань блаженствовала в обществе двух умных, тонких и образованных собеседниц. Реттгирд ответила на несколько вопросов о себе и своей работе, потом разговор с врачебных вопросов перешёл на прозу и стихи; сероглазая женщина-врач обнаружила широту кругозора, вписавшись в эту тему и показав глубокие познания и начитанность. Сумела она поддержать беседу и с Леглит о зодчестве, в котором она, как оказалось, тоже неплохо разбиралась. Разговор снова соскользнул на творчество, и Темань даже прочла несколько своих стихотворений.
Рамут с матушкой отмалчивались. Северга вообще была немногословна по своей природе, а на Рамут навалилась грусть и усталость. Реттгирд пыталась вовлечь её в беседу, но она выдавливала из себя слова с трудом, предпочитая слушать. Дождь скрёбся в окна, огонь в камине потрескивал и отражался янтарными искрами в чарках с хлебной водой; получилось хорошее завершение дня, даже вечно нервная Темань это признала.
– Чудесный сегодня вечер! Так не хочется, чтобы он кончался... – И матушкина супруга добавила, улыбнувшись приветливо и тонко, так, как умела одна она – с хрустальным блеском на дне сияющих глаз: – Любезная Реттгирд, заходи к нам ещё, всегда будем рады тебя видеть!
Гостьи покинули дом в половине двенадцатого. Матушке предстояло рано вставать на службу, и она засобиралась на отдых.
– Спокойной ночи, детка. – Северга поцеловала Рамут, взглянула на супругу: – Я в купель – и спать. Ты идёшь?
– Сегодня такой дивный вечер, что ко мне прилетело вдохновение! – лучисто рассмеялась та. – Ещё посижу часик – может, накропаю что-нибудь.
Видеть её такой улыбчивой и оживлённой было намного приятнее, нежели во власти тревоги и уныния, которые мучили её в последнее время. Темань удалилась в кабинет, матушка – в купальную комнату, а Рамут в кресле у камина провалилась в пучину раздумий. Постепенно тело сковало оцепенением, а со всех сторон задышали, сменяясь вспышкообразно, дремотные образы. Грядущая свадьба разевала огненную пасть и смотрела на неё холодными глазами Дамрад, печальная Реттгирд стояла под дождём, и по движению её губ Рамут читала: «Невыносимо смотреть на это...» Потом откуда-то взялась малышка Ледрис: она со смехом прыгала по гостиной, а растрёпанный Мелькер гонялся за нею с кашей...