Больше, чем любовь
Шрифт:
Глава 3
В два часа ночи в квартире Дженны зазвонил телефон. Хотя она не спала, в ночной тишине звонок прозвучал оглушительно и резко, отчего у нее тревожно забилось сердце. Отбросив журнал, который она лениво перелистывала, лежа на кровати, она сняла трубку:
— Алло?
— Я тебя разбудил?
Низкий мужской голос ее не успокоил.
— Нет, я читала. — Поколебавшись, она спросила: — Где ты?
— Дома, в Ньюпорте.
Дженна находилась у себя дома в Литл-Комптон,
— А мы решили, что ты уже улетел во Флориду. — Для Спенсера это было бы обычным делом. — Я ждала в Ньюпорте на всякий случай, если ты не улетел и вернешься поговорить со мной. А когда все остальные пошли спать, у меня уже не оставалось предлогов задерживаться. — Ей не хотелось давать старикам Смитам хоть малейшее основание предполагать какую-либо связь между ней и Спенсером.
— Я навещал друга, — сказал он. — Мы не виделись уже несколько лет. Один знакомый на вечере обмолвился, что он болен. Все это время мы разговаривали с ним.
— Ты вовсе не должен извиняться.
— Да, но я сам этого хочу. Не такой уж я бессердечный и понимаю, что то, о чем ты меня просила, для тебя очень важно. Я не уехал бы, не дав тебе хоть какой-то ответ.
Дженна затаила дыхание.
— Но дело в том, что у меня недостаточно информации для какого-либо ответа.
— Значит, ты над этим раздумываешь? — с надеждой спросила она.
— Ну, не так чтобы очень. Все это дело мне по-прежнему представляется полным абсурдом.
Она вспомнила некоторые истории, связанные с ним, слухи о которых достигли Род-Айленда, и возразила:
— Можно подумать, ты никогда не совершаешь ничего абсурдного.
— Не абсурдного, а рискованного, — поправил он. — И то лишь после того, как всесторонне все обдумаю и изучу.
«Но он не отказал!»
— Я тоже тщательно обдумала свою идею. Вот спроси меня обо всем, что тебя беспокоит. Я отвечу на все вопросы.
— Мне интересно получше узнать тебя и понять, почему ты так хочешь ребенка.
— Просто потому, что хочу иметь ребенка.
— Но зачем?
Дженна растерялась. Ей казалось, что это так понятно и очевидно.
Видимо, Спенсер воспринял ее молчание как недовольство его вопросом, потому что сказал:
— Я имею право знать это. Ведь ты предполагаешь стать матерью моего ребенка и самостоятельно его воспитывать, верно? Значит, моя роль ограничится только предоставлением спермы, а тебе предстоит растить его и заботиться о нем всю жизнь. Если у тебя это навязчивая идея, это может пагубно отразиться на ребенке. Мне не хотелось бы принимать участие в зачатии ребенка, которого будет воспитывать одержимая женщина.
— Я вовсе не одержимая. И никогда таковой не была. — Возможно, волевой, упрямой, решительной или настойчивой, но только не одержимой.
— Тогда растолкуй мне, почему тебе так нужен ребенок.
Она уселась поудобнее, прислонившись
— Ну?
— Я стараюсь привести в порядок свои мысли. Я давно уже мечтаю о ребенке, и у меня для этого много причин. Тебе удобно сидеть? Это займет некоторое время.
— Приведение твоих мыслей в порядок?
— Нет, объяснение.
— Не беспокойся, мне удобно.
— Ты у себя в комнате? — Она помнила его большую комнату на первом этаже в доме Смитов, обшитую панелями красного дерева, с множеством картин между полками с книгами, со столом, заставленным электронной аппаратурой, — типично мужское логово.
— Нет, в спальне.
Это совсем другое дело. Ей было труднее представить в ней Спенсера. Его спальня оставалась такой, какой была в год окончания колледжа: на стенах постеры и флаги, на полках спортивные кубки. Это была комната мальчика, но Спенсер был уже далеко не мальчик. Ему исполнился сорок один год; лицо его украшал шрам, свидетельствующий об опасностях, с которыми ему приходилось сталкиваться, а сильное мускулистое тело — о привычке к серьезным испытаниям.
— Ничего не хочешь сказать по этому поводу?
— Нет.
— Может, описать мою одежду?
— Спасибо, не надо.
— Это хорошо, потому что мне, пожалуй, нечего описывать.
Он проверяет ее, поняла она. Хочет понять, раздражительна ли она.
— Ты хочешь сказать, что на тебе ничего нет? — небрежно уточнила она. — А тебе не холодно? — Потому что ее щекам было жарко.
— А тебе? — вкрадчиво спросил он.
— Я одета.
— Это в два часа ночи?
— Я имею в виду ночную рубашку. Я быстро зябну.
— Значит, тебе нужен мужчина, уж он бы тебя согрел.
Она оскорбилась бы, если бы не была так уверена в своих чувствах.
— У меня есть стеганое пуховое покрывало. Я натягиваю его на себя, когда замерзаю, и сбрасываю, если мне становится жарко. Я бросаю на него фен, оставляю кипы книг, встаю на него ногами, чтобы стереть пыль с вентилятора на потолке. Словом, подвергаю его всяческим испытаниям, но оно никогда не жалуется. Оно куда более добродушное и совсем нетребовательное, чего нельзя сказать о любом мужчине на свете.
Спенсер помолчал и серьезно заметил:
— У ребенка может начаться рвота, и он запачкает все твое покрывало. Если у него поднимется температура, тебе придется ухаживать за ним всю ночь, а утром несколько часов сидеть в очереди к доктору. Он будет плакать каждый раз, когда ты захочешь уложить его в кроватку. Как ты будешь себя чувствовать?
— Очень плохо, если ребенок заболеет. Буду чувствовать себя беспомощной, если не буду знать, что делать, и если придется ждать, пока выяснится, не вирусное ли это заболевание. И конечно, буду носить бедняжку на руках, если от этого ему станет легче.