Больше чем скандал
Шрифт:
Прес оперся на свою эбеновую трость, и глаза его потемнели.
– А знаешь, ты могла бы развлечься на соревнованиях по метанию дротиков, которые частенько проводят в кабачках.
– О! – скорчила рожицу Кэтрин.
– Понимаю, – кивнул он. – Хотя, поверь мне, я не далее как вчера неплохо там погулял с…
– Замолчи! – Кэтрин подняла руку. – Я не желаю ничего знать.
– Но разве ты не хочешь послушать о моих подвигах?!
Кэтрин пробралась в угол и обхватила ящик.
– Перестань болтать и помоги мне выдвинуть
– Не могу.
– Почему?
– На мне новые панталоны. Я не могу их запачкать, даже ради тебя, дорогая.
– Не корчи из себя денди-белоручку, Прес. Ты же знаешь, я не терплю кривляк.
Помедлив, Прескотт пожал плечами. Даже в тусклом свете чердака Кэтрин смогла заметить, как переменился его облик: словно представление окончено и занавес опустили. Плечи обмякли, лицо потемнело, беззаботно-презрительное выражение исчезло, а подбородок обрел знакомую твердую линию. Его осанка теперь напоминала боксерскую стойку. Это был тот самый Прескотт, рядом с которым она выросла. Перед ней стоял парень, готовый скорее к уличной драке, нежели к свиданию с прекрасной барышней.
Его настоящее лицо казалось Кэтрин куда более привлекательным, хотя она понимала, что другие могут быть иного мнения. Ее неизменно поражало то, как легко он может меняться. Когда-то он был на редкость непривлекательным подростком, а сейчас слыл настоящим красавцем. Морковно-красные волосы потемнели и стали темно-каштановыми с легким рыжеватым отливом. Пухлая веснушчатая физиономия удлиннилась, а кожа приобрела золотистый опенок. Некогда толстые губы теперь излучали чувственность, смягчая выражение лица. Никто, включая Кэтрин, не смог бы предугадать, что Прескотт вырастет столь привлекательным мужчиной.
Прескотт покачал головой:
– Послушай, Кэт…
– Было бы хорошо, если бы ты перестал так меня называть.
– Ну конечно же. Я заметил, что ты становишься похожей на миссис Нейгел.
Прижав руку к сердцу, она воскликнула:
– О, Прес, ты не мог сказать мне ничего приятнее!
– Я не считаю это комплиментом.
– Знаю, но для меня это звучит как комплимент. Если вспомнить, как много она делает. Миссис Нейгел – просто святая.
– Трудно любить святую.
– А сомнительную особу – легче?
Лицо Преса исказилось, и на какое-то мгновение Кэтрин показалось, что она задела его сильнее, чем намеревалась. Подшучивать над другом – одно, а обидеть – совсем другое.
Внезапно Прес рассмеялся. Казалось, стены маленькой комнаты сотрясаются от его низкого, раскатистого хохота.
– О, как же я по тебе соскучился, Кэт. Даже свежий воздух не действует на меня столь освежающе, как ты.
Кэтрин отметила, что выражается он весьма интеллигентно. Они вырабатывали эту манеру годами, и теперь она казалась совершенно естественной.
– Рада была доставить тебе удовольствие, – съязвила девушка. – Ну а теперь, может быть, ты поможешь мне достать этот ящик?
– Только
От сильного толчка ящик сдвинулся с места, и тут же раздался скрип дерева о дерево.
– Какого черта?
На месте ящика в стене образовался длинный темный прямоугольник размером с газетный разворот. Прикрывавшая углубление доска держалась на одном гвозде, остальные просто выпали.
– Тайник в приютской кладовке? – Прескотт взъерошил свою каштановую шевелюру. – Алмазы? Банкноты?
Кэтрин ощутила прилив надежды. Приют сильно нуждался в деньгах. Неужели ее молитвы услышаны?
– Интересно, сколько времени он там находился? – она закусила губу. – И знает ли о нем директор Данн?
– Он бы предупредил тебя, если б знал, – заметил Прескотт. – Он что-нибудь говорил об этом?
– Ни слова. Он просто попросил навести порядок в передней части кладовки.
– Узнаю нашу Кэт, неизменно усердную труженицу, – поддразнил ее Прескотт. – Услышав об «А», делает все – от «А» до «Я». – Он почесал подбородок. – Но, может, это тайник Фестуса?
Кэтрин поморщилась, вспомнив рассказы о прежнем ужасном директоре Андерсен-холла.
– Майор покинул приют очень давно…
– А самое главное – в ужасающей спешке…
Сгорая от любопытства, Кэтрин наклонилась и дернула болтающуюся на одном гвозде доску. Она поддалась с удивительной легкостью.
– Смотри, тут все прогнило, – указал Прескотт на древесину. – Видно, здесь было сыро.
Отбросив доску, Кэтрин встала на колени перед углублением и вгляделась в темноту.
Она почувствовала, что кто-то теребит лямки ее передника.
– Руки прочь, Прескотт.
Дерганье прекратилось.
– Испортила все удовольствие.
Прескотт тоже наклонился.
– Пахнет сыростью, гниющими листьями и ужасно несет холодом. Только не говори мне, что ты собираешься туда лезть.
Кэтрин обернулась к нему и насмешливо бросила:
– Тот Прескотт, с которым я росла, уже обследовал бы эту дыру, не думая о скверном воздухе и испачканных панталонах.
Он скосил на нее глаза:
– Прескотт, которого ты знала, был отвратительным маленьким чудовищем.
– Не могу сказать, что мне нравятся перемены, произошедшие в тебе. Где твоя страсть к приключениям?
– Я приберегаю ее для спальни, милая, и если бы ты захотела…
– Я скорее вырву себе все зубы.
Она просунула голову в углубление и, затаив дыхание, попыталась оглядеть маленькое пространство. «Господи, пусть то, что здесь окажется, пойдет на благо детям».
Директор старался скрыть от нее истинное положение вещей, но она все прекрасно понимала: денежные средства приюта истощились. Война опустошала карманы знати. По крайней мере, на это ссылались многие жертвователи.