Болшевцы
Шрифт:
Уйти ли сейчас же, прямо с собрания, или поговорить начистоту со всеми в спальне, высказать, что она о них думает, и тогда бросить коммуну?
И тут встала Бесфамильная, воровка с большим стажем, и вдруг сказала:
— Товарищи, а у меня есть еще один вопрос, но посурьезнее: это относительно пьянок. Я ставлю вопрос о Шурке Кузьминой. Она из Москвы вчера приехала опять выпивши.
Леля вскочила и, с силой расталкивая подруг, выбежала из комнаты. Нина Николаевна посмотрела ей вслед без всякого удивления.
Леле
Леля в спальню пришла поздно, когда все спали.
— Набегалась? — спросила ее Бесфамильная. — Настрадалась, девушка? Это полезно. С каждым человеком должно такое произойти.
— А ты разве человек? Откуда тебе знать, что со мной делается?
— А как же? Ты думаешь, мы не бегали? Ты думаешь, со старой жизнью легко рвать? Нет, милая, еще помучаешься.
Бесфамильная повернулась на постели и затихла.
— Что ты, как ворона, каркаешь? Мне мучиться? Я здесь не останусь!
Леля кричала на всю спальню.
Просыпались девчата.
Шурка Кузьмина спросонья спросила:
— А куда пойдешь?
— И ты, и ты с ними! — обозлилась Лелька. — И тебе не стыдно?
— Чего? — совсем проснулась Шурка. — Что пила? Стыдно! Мне дядю Сережу стыдно. Он уж сколько раз меня просил!
— Просил! — передразнила Лелька. — Скажите пожалуйста, он ее просил! А ты его слушаешь!
В комнату вошла Нина Николаевна. Она еще не ложилась. Кофточка была застегнута, и вязаная шапочка не снята с головы.
— Не шуми, Леля, — остановила она, — спи и другим дай спать. Завтра работать. А если взволнована чем-нибудь, спать не можешь — иди ко мне.
— Я спать буду! — отрезала Леля и, не раздеваясь, кинулась на постель.
Отношения с девчатами портились не по дням, а по часам. Все свободное время Леля проводила где-нибудь вне общежития. Девушки раздражали ее. Особенно она ненавидела тех, которые приехали вместе с ней. Они уже обживались, шептались по углам, называли имена каких-то парней, хихикали, навивали челки, пудрились.
«Вот они, воровки! — думала Леля. — Показали им мужиков и хватит! Мажутся, поют, пляшут».
С Ниной Николаевной Леля не разговаривала вовсе. Она и девчонок презирала больше за то, что они перед воспитательницей как будто заискивали. Леля была уверена, что они наушничают.
«Сплетницы! Предательницы!»
Леля перестала с ними разговаривать. Уйти из коммуны она еще не решалась. Ее останавливал страх — а вдруг все-таки следят, сразу схватят и в Соловки. Она аккуратно ходила на работу, не пила — впрочем, она и раньше пила не часто. Только с людьми разговаривала грубо и насмешливо.
В Москву Леля написала, сообщила, где она находится, и, когда ее приехали навестить, она отвела
Приезжие из Москвы слушали Лелю относительно спокойно:
— А ты что хотела? Коммуна — не шалман! Разве ты не знала, куда шла?
Леля и с ними поругалась. На прощанье она только и сказала:
— Пришлите мои вещи и деньги, которые еще остались.
Деньги ей прислали по почте. Денег было сто рублей. Повестку Леле вручили в конторе. Она обрадовалась: с деньгами легче пуститься в путь. На почте денег не выдали, сказали, что надо будет повестку заверить в коммуне. Леля побежала обратно. Она попросила Нину Николаевну получить деньги и, не раздумывая, подписала доверенность.
Она уже строила планы: куда поедет, с кем будет «бегать», отдала в починку туфли. Прошло три дня, а денег Нина Николаевна ей не отдавала. Леля спрашивала каждый день. И всегда один ответ: «Не было времени, получу, куда тебе спешить?» «Куда спешить? — подумала Леля. — А что мне тут торчать?»
Потом Нина Николаевна деньги получила и все же выдала Леле только пять рублей.
— Тебе больше не надо, у тебя все готовое. Ты новенькая, мы тебя еще не знаем! Не проверили!
— А вам какое дело? — кричала Леля. — Если коммуне нужны мои деньги, пусть возьмут. Чорт с ними. Я могу больше достать!
— Коммуне твои деньги не нужны, но и тебе сразу столько не нужно.
Лелю взорвало:
— Позвольте мне знать, сколько мне нужно. Может, вы привыкли на пятачки жить, а я нет.
Нина Николаевна пожала плечами, а денег все-таки не дала.
Общежитие собиралось переезжать в новый дом. Девчонки гладили простыни и белые пикейные одеяла. Леля была равнодушна ко всей этой суетне: «Плевать на новый дом! Мне в нем все равно не жить!»
И когда надо было перебираться, Леля свернула кое-как в узел постель, сложила чемодан и вместе с остальными потащилась к новому дому. Ее не радовали ни свежие стены, ни промытые стекла, ни длинные коридоры, ни теплые уборные: «Тоже, обрадовались, эка невидаль!»
— Ты будешь спать тут, Леля!
Леля машинально бросила узел с постелью и только потом посмотрела на свою кровать. Кровать стояла второй от двери, на самом ходу.
— На тычке? Меня, старую воровку, кладут спать на тычке? Леля, схватив тумбочку, со злобой гулко опустила ее на пол.
— Эх, чтоб ей гроб такой на том свете! — пожелала она от всего сердца Нине Николаевне.
Та молча стояла в дверях. Леля даже не оглянулась. «Чорт с ней, пусть лопает!»
Леля кое-как накрыла постель. Она решила твердо, что сегодня же уйдет из коммуны.
Девчонки побежали в старый дом за какими-то столами. Они даже не позвали Лелю, и это ее обозлило: «Что я, хуже их, что ли?»
В спальне осталась она одна. «Не все ли равно, в каком углу спать», подумала Леля.