Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Шрифт:
Наводить финансовый порядок в областных союзах скульпторов и живописцев тоже выпало мне. Утверждая скульптуры и картины к выпуску на рынок, я старался браковать лубочные, псевдоисторические и вообще малохудожественные произведения. Порой их авторы жаловались на меня в обком, но, как правило, безрезультатно. Позже художники звали меня возглавить их областной Союз, но я от этой почетной должности категорически отказался. Накануне войны недолго проработал заместителем управляющего областного промышленного банка, а через неделю после ее начала, 30 июня 1941 года, меня призвали в армию – на должность старшего помощника начальника Отдела интендантского управления штаба Уральского военного округа.
В годы Великой Отечественной войны. Смерть И.В. Сталина
Не вижу смысла подробно говорить о работе штаба Уральского военного округа в 1941–1945 годах – историк найдет на этот счет достаточно материалов в архивах Министерства обороны. Поделюсь воспоминаниям о том, что видел собственными глазами.
Всем известно, что, как и в гражданскую войну, в годы Великой Отечественной
145
Ворошилов Климент Ефремович (1881–1969) – военный и государственный деятель, Маршал Советского Союза (1935). В РСДРП с 1903 г., большевик. В 1917 г. председатель Луганского Совета и горкома партии, комиссар Петроградского Военно-революционного комитета, затем председатель Чрезвычайной комиссии по охране Петрограда. В 1918 г. в Красной Армии, с 1919 г. член реввоенсовета 1-й Конной армии, с 1921 г. командующий войсками Северо-Кавказского, с 1924 г. – Московского военных округов. С 1925 г. нарком по военным и морским делам, в 1934–1940 гг. нарком обороны СССР. В годы Великой Отечественной войны член Государственного комитета обороны, с 10 июля 1941 г. главнокомандующий войсками Северо-Западного направления, представитель Ставки по формированию войск (сентябрь 1941 г. – февраль 1942 г.), представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Волховском фронте (февраль – сентябрь 1942 г.), главнокомандующий партизанским движением (сентябрь 1942 г. – май 1943 г.).
Как и все тогда в тылу, питались мы скудно. Получив по карточкам суп, жижу обычно съедали как первое блюдо, а гущу уже без хлеба доедали как второе. Потом пили чай без сахара. На ужин нам обычно давали отварную кету с картошкой. Съев картошку, из кеты я делал бутерброд и дома потихоньку клал жене в карман – она и этого в пайке не получала. Утром, уже на работе, она этим бутербродом завтракала. Так мы питались до конца 1943 года. Сколько тогда болело дистрофией! Среди нас, военных, такой режим выдерживали только те, у кого семьи были небольшими. Если же детей было много, практически весь паек уносился домой. Один офицер нашего отдела иногда приносил на работу кое-что из овощей. В такие дни часов в 5 вечера у нас объявлялся «редькин час» и мы эту редьку ели с солью без хлеба, запивая горячей водой. Свой пайковый хлеб этот офицер сушил и относил домой детям. От недоедания и переутомления наши офицеры в буквальном смысле падали и попадали в госпиталь.
Несмотря на такие нечеловеческие условия, партийная работа в штабе не прекращалась. В сентябре 1941 года меня избрали секретарем парторганизации нашего управления. Каждый понедельник мы устраивали политинформации, дважды в месяц проводили партийные собрания – низовой и первичной парторганизации поочередно. Докладчики-политинформаторы у меня были сильные – бывшие работники обкома профсоюзов, директора трестов, инженеры. Думаю, что во многом благодаря этому настрой в управлении был бодрым и даже в период наших военных неудач никто из нас не сомневался в конечной победе. Наша главная служебная задача заключалась в снабжении вновь сформированных частей перед их отправкой на фронт. Несмотря на огромное напряжение и отчаянно плохое питание, свою задачу мы выполняли точно и в срок.
Как и у многих моих сослуживцев, мой старший сын Артемий ушел добровольцем на фронт, дочь и младший сын работали в колхозе, жена тоже часто уезжала в командировки по деревням. В начале 1942 года я не выходил из больниц до тех пор, пока летом этого года, как я уже писал, мне не сделали радикальную операцию. В тот момент жену снова отправили парторгом в колхоз, а потом на лесозаготовки, откуда привезли лежачей – дал о себе знать незалеченный туберкулез позвоночника.
23 февраля 1943 года под Старой Руссой наш сын погиб. Погиб как герой, во время наступления своего штурмового лыжного батальона. Мы очень его любили, он был хороший, умный и духовно чистый мальчик. Переживали его гибель долго и очень тяжело. Чтобы отомстить за сына, я стал проситься на фронт, но меня не пустили, сказав: «не глупи, старик, его не вернешь». И сейчас, 11 лет спустя, мне трудно писать о нем, моем любимом Темке. До сих пор не могу читать его писем с фронта. Вечная слава моему мальчику-герою!
Писал он нам регулярно и аккуратно, а тут вдруг замолчал. Одно наше письмо вернулось с карандашной пометкой «У». Мы готовились к худшему, зная, какие тяжелые бои идут под Старой Руссой. Как-то я шел на дежурство в штаб округа, меня догнала дочь Ира. Плача, подала похоронку. Оказывается, она два дня прятала от нас эту страшную бумажку. Я прочел и с большим трудом дошел до штаба. Сидя ночью в управлении штаба, все думал о своем Темке. Смотрю в окно, а он стоит на тротуаре и улыбается мне так ласково, как он всегда улыбался. Что со мной было! Как шальной метался по кабинету! Чуть не сошел с ума от горя! Я и домой наутро возвращался вместе с ним, моим Темой.
Страшную новость жене я сообщил через несколько дней. Она прочитала извещение и рухнула на кровать. Мы очень любили
Вскоре, в мае 1943 года, с танковым Уральским корпусом ушла добровольцем на фронт и дочь Ирина [146] . Пробыв на передовой полтора года, домой она вернулась в пробитых осколками сапогах, больная. Осенью 1943 года в армию ушел и младший сын Борис. Проводив его на вокзал, мы как-то осиротели.
146
И.И. Павлова (в замужестве Руткевич) работала в политотделе 197-й Свердловской танковой бригады 30-го Уральского Добровольческого танкового корпуса. В октябре 1943 г. 30-й корпус был преобразован в 10-й гвардейский.
Так мы с женой и пережили войну. Тяжело работали, да и дома было не весело. Ждали писем от детей, и когда их долго не было, волновались.
В сентябре 1944 года меня выбрали в партийную комиссию штаба округа, а в феврале 1950 года – в окружной партком. С ноября 1944 года я стал работать начальником Отдела фондового имущества штаба округа, впоследствии переименованного в Отдел материальных фондов. Возглавлял я этот отдел почти десять лет, и за все эти годы не имел ни одного замечания, но очень много благодарностей [147] . Но, конечно, работа давалась не без труда. Как-то в конце апреля 1945 года на докладе у командующего, которому я был непосредственно подчинен, я, чтобы не упасть от слабости и головокружения, стоял, слегка опершись о стол. Заметив это, командующий (он знал, что я бывший подпольщик) вызвал начмеда и приказал немедленно отправить меня в Кисловодск. 7 мая я сел в московский поезд. Ночью 9-го мая кто-то вбегает в вагон с криком: «Товарищи, Германия капитулировала, вставайте!». Все, кто в чем спал, как горох посыпались с полок и бросились в коридор к репродукторам. Что тут началось! Люди аплодировали, смеялись, обнимались, плакали! На станциях наш вагон облепила масса народа – все ехали в Москву отмечать праздник. Так поезд и пришел, усыпанный поющими, ликующими, плачущими от радости людьми.
147
Мемуарист умолчал, что в эти годы через его руки на Урал в массовом порядке поступало трофейное оборудование и имущество из Германии, причем, в отличие от него самого, всегда подчеркнуто щепетильного в имущественных делах, некоторые его сослуживцы не выдержали возникшего искуса. В этом и заключается подтекст последней фразы.
В Москве я решил остановиться у старого большевика Семена Варфоломеевича Иванова [148] , которого давно знал. Как и я, он был боевиком, каторжанином. Метро в Москве тогда не работало, транспорт ходил плохо, и к нему в Харитоньевский переулок с вокзала я двинулся пешком. По дороге меня (я был в форме) останавливали совершенно незнакомые люди, жали руки, поздравляли с победой, женщины целовали. Еле я добрался до Иванова! Прямо в дверях мы расцеловались и оба расплакались. Мы, старые подпольщики-боевики!
148
Иванов Семен Варфоломеевич (1880–1955) – из крестьян, плотник. Член РСДРП с 1904 г., большевик, член кронштадтского комитета РСДРП (б). В 1906 г. приговорен к 10 годам каторги, после отбытия которой выслан в Архангельскую губернию. Из ссылки бежал. В 1917 г. делегат II Всероссийской съезда Советов, в 1918 г. делегат Учредительного собрания, председатель смоленского губкома РКП (б). В дальнейшем на руководящей партийной и советской работе в Белоруссии и в горной промышленности СССР.
Вечером все вместе отправились на Красную площадь. Народ шел туда лавиной. По пути догнали группу молодежи, которая несла на руках увешанного орденами инвалида. Сидя на плечах молодых людей, он широко улыбался и тоже плакал. Вот идет женщина с маленькой дочкой. Девочка спрашивает: «Мама, теперь всегда будет свет на улице?». Женщина объясняет, что дочь родилась в 1941 году и вечернего света еще не видела. Незнакомые люди обнимаются, целуются, поздравляют друг друга. Жена моего давнего друга Александра Лукича Налимова потом рассказывала, что, услышав непривычный шум, сначала подумала, что это воздушная тревога. Открыла окно и услышала: «Победа!». Накинув халат, босая выбежала на улицу, выхватила у кого-то красный флаг, не помня себя, полезла на крышу его закреплять. Не помню, говорит, как слезла с водосточной трубы, дома подхватила дочь и отправилась бродить по городу, не в силах усидеть дома. Уже в поезде по дороге в Кисловодск слышал рассказ дважды Героя Советского Союза летчика Покрышкина [149] , как толпа, шедшая 9 мая на Красную площадь, вытащила его из служебной машины, и ну качать! Насилу, говорит, вырвался. Жена Серафима потом писала, что ее с победой приходили поздравлять и мои сослуживцы. Ее это внимание, конечно, очень тронуло.
149
Покрышкин Александр Иванович (1913–1985) – летчик-ас, трижды Герой Советского Союза, Маршал авиации (1972), второй по результативности пилот-истребитель среди летчиков антигитлеровской коалиции.