Большое путешествие Марселино
Шрифт:
Когда с этим было покончено, Марселино решил с новыми силами вернуться к миссионерским трудам. Достав из-за пазухи распятие и чётки, он продолжил «проповедь»:
— Вот видишь теперь, как миссионеры помогают туземцам…
Но возчик был в таком раздражении, что дальше некуда, поэтому в ответ дал Марселино изрядного пинка и тот почти растянулся на земле.
Отбежав на безопасное расстояние, красный от гнева мальчик закричал на своего обидчика:
— Туземец ты, самый что ни на есть туземный! Я тебя прощаю, потому что ты дикарь и мудрости не знаешь, но теперь ты отсюда не уйдёшь,
Возчик не знал уже, как быть, и притворился, что ищет на земле камень, чтобы напугать мальчика, но тот не знал равных в искусстве метания, так что снова сунул крест и чётки под рубашку и очень метко швырнул камень сам. Бедный крестьянин взвыл от боли и затряс раненой рукой.
Тут он окончательно вышел из себя и, пока ослик шёл себе по давно знакомой дороге, погнался за сорванцом. Хоть он и был уже немолод, но сумел загнать мальчика в тупик между несколькими большими валунами, поймал его, отвесил пару затрещин, а потом связал, почти как кур, и перекинул через спину своего терпеливого ослика.
— А теперь пойдём-ка в монастырь! — кричал возчик.
Марселино мужественно сопротивлялся, но когда вдалеке стал виден монастырь, решил покончить дело миром и жалобным голосом пообещал:
— Если ты меня отпустишь, я тебе свои чётки подарю!
— Вот ещё, нужны мне твои чётки!.. Погоди, скоро получишь, бездельник!
— Чётки освящённые, дурак ты! — снова завопил возмущённый Марселино, извиваясь в тщетных попытках соскользнуть с ослиной спины.
Братья только руками всплеснули, увидев, кто входит к ним в ворота, а расстроенный брат Кашка воскликнул:
— Что ж ты натворил, сынок?
— Уж чего только не натворил, — проворчал крестьянин и поставил мальчика на ноги. — Сперва чуть меня не разорил, а потом хорошо хоть не убил! — объяснил он, показывая всем вокруг окровавленный палец.
Глава десятая
Море осталось далеко позади, а Ангел и мальчик всё шли да шли.
— Из всех твоих проделок эта, пожалуй, самая плохая, — очень серьёзно заверил собеседника Ангел.
— Самая-самая? — переспросил мальчик, всё ещё смеясь над собственным рассказом.
— Именно так.
— Почему?
— Потому что нельзя учить вере, швыряясь камнями, малыш.
— Когда братья меня учили «Символу веры», то, бывало, и подзатыльники давали.
Ангел снова отвернулся, чтобы мальчик не видел, как он смеётся, а затем спросил:
— Ты Господу-то рассказал про этот грех?
— А тебя разве там со мной не было?
— Нет, когда ты с Ним говорил, я всегда ждал за дверью.
Марселино опустил голову — всё-таки ему стало стыдно, — а потом сказал, очень серьёзным тоном, на этот раз и правда с раскаянием:
— Нет, про этот не говорил… Я как раз тогда заболел, помнишь?
Марселино лежал тогда и оправлялся от солнечного удара, заработанного
Мальчик не вставал с постели четыре дня, разве что тайком от монахов, которые заботились о нём со всем должным старанием и терпением. Не менее терпеливо они ухаживали и за сверчком, которого Марселино держал в картонной коробке, и регулярно кормили его.
Болел Марселино впервые, здоровье у него вообще-то было железное. Единственное его развлечение, кроме этого факта, состояло в том, что ему иногда разрешали брать в постель кота; да ещё свисток, которым обычно пользовался брат Негодный, чтобы кого-нибудь позвать на помощь — свисток был тщательно отмыт с мылом и перекочевал теперь к Марселино.
В тот самый день, когда мальчик лежал в келье больной и ни единого раза не вспомнил о своём друге Иисусе, оставшемся на чердаке, он развлекался тем, что свистел в ухо несчастному коту и слушал пение сверчка. И вдруг ему показалось, что Иисус тихонько зовёт его:
— Марселино…
Он прислушался, отложил свисток и сел на кровати, выпустив кота. Иисус снова позвал:
— Марселино…
Вновь и вновь озирался мальчик, но никого не видел, и ответить тоже не решался. Однако у него не возникло сомнений, что голос действительно принадлежал Господу: очень уж он отличался от всех других. Ну, разве что монахи как-то похоже говорили, когда страдали от жажды в самую жестокую жару.
И в третий раз Иисус позвал:
— Марселино…
Тут мальчик, хоть и видел прекрасно, что он в комнате один, робко отозвался:
— Ты здесь?
— Да, Марселино, Я с тобой.
— Но я Тебя не вижу! — возразил мальчик, недоумевая, как Господь может с ним разговаривать без тела.
— Не бойся, — ответил голос Господа. — Скажи, ты думал обо Мне в эти дни?
— Много раз, — кивнул Марселино. — И ещё беспокоился, что Ты есть хочешь, и если я заболел от жары, то ведь и Ты мог заболеть там, наверху, — крыша-то совсем рядом. Вот только, — перебил он себя, вновь озираясь, — я так и не понял, где Ты.
— Я везде, — объяснил Иисус.
Он замолчал, а мальчик задумался, ушёл его Собеседник или просто не хочет больше говорить, и поэтому сказал:
— Если б я мог встать потихонечку, чтобы братья не заметили, я бы Тебе поесть отнёс…
— Нет, Марселино, лежи пока и молись, чтобы выздороветь. Или вот расскажи — ты Десять заповедей [37] знаешь?
— Все десять — нет, — честно ответил Марселино, — но штук шесть помню, наверное.
— Ну-ка!
Марселино наморщил лоб, чтобы лучше вспомнить и не отвлекаться на поющего сверчка.
37
…ты Десять заповедей знаешь? — в Библии Десять заповедей записаны дважды: сперва в 20 главе книги Исхода, потом в 5 главе книги Второзакония. Марселино, конечно же, вспоминает их не дословно, а так, как обычно учат дети.