Большое путешествие Марселино
Шрифт:
— Люби Бога превыше всего, — сказал он наконец.
— А кого ты больше всех любишь? — спросил Господь.
Мальчик про себя подумал, что очень-очень любит Иисуса с тех пор, как они подружились, но вот мама… и Мануэль… Ну да, ещё он всех монахов сильно любил, конечно.
А сверчок всё пел.
Но Господь не стал дожидаться ответа. Он дал Марселино время подумать, а потом попросил:
— Назови ещё какую-нибудь заповедь.
— Святи праздничные дни, — с облегчением выпалил Марселино.
— А
Марселино снова замолчал, потому что помнил, как однажды связал пояса двух монахов, а в другой раз запустил в часовню козу и кота, привязав к их хвостам консервные банки, а ещё потихоньку пил освящённую воду через соломинку, когда летом было совсем жарко, а она была такая прохладная и чуть-чуть солёная…
А сверчок по-прежнему пел. И Иисус сказал:
— Продолжай…
— Почитай отца и мать, — ответил Марселино.
— А эту заповедь ты исполнил?
— Так у меня же нет ни папы, ни мамы, — немедленно отозвался мальчик.
— Но есть монахи, которые тебе даны вместо родителей, — напомнил Иисус.
Марселино опять замолчал, вспоминая, сколько раз он разыгрывал братьев, вот недавно только брата Хиля стулом напугал, а потом всех — той историей с крестьянином, не хотевшим слушать проповедь…
А сверчок всё пел.
— Ну-ка, назови ещё какую-нибудь, Марселино, — подбодрил его голос.
— Не убий, — вспомнил мальчик.
И немедленно представил себе всех мелких зверюшек, которых убивал, и испугался. А тут ещё следующая заповедь, про воровство… её он просто решил пропустить, потому что воровал много — и для себя, и для Самого Иисуса.
Снова запел сверчок, и снова раздался голос:
— Ты продолжай.
Мальчик пропустил заповедь, которую не хотел упоминать, — но следующая оказалась не лучше:
— Ещё врать нельзя.
Ну да, не врал он! Почти каждый день. И братьям, и Мануэлю, когда рассказал, что весь монастырь — его… Даже самому Иисусу он и то врал.
Он молчал и слушал, как поёт сверчок, пока Иисус, — а Он знал, о чём думал Марселино, — не сказал ему:
— Скоро ты выздоровеешь, а пока подумай о нашем разговоре, хорошо?
Тут как раз вошёл брат Кашка, тихо-тихо, на цыпочках, боясь разбудить ребёнка, если вдруг тот спит. А Марселино ответил Иисусу:
— Обязательно подумаю, и убивать больше не буду, и врать не буду, и чужого брать тоже, а когда снова полезу наверх, всё-всё Тебе расскажу.
Испуганный брат Кашка увидел, что Марселино разговаривает с пустым пространством у окна. Он немедленно подбежал к больному, уложил его, хорошенько укрыл и пощупал лоб и руки. А потом так же быстро вышел из кельи.
Брат Кашка бегом пробежал весь длинный коридор, хотя при его полноте это была нелёгкая задача.
Наконец
— Отче, мальчику хуже — температуры-то нет, но зато он говорит сам с собой, как будто бредит!
Глава одиннадцатая
На дорогу, по которой шли и шли Марселино и Ангел, опускался туман. Ангел продолжил разговор:
— Тогда тебе уже мало оставалось быть на земле…
Марселино улыбнулся:
— Как только братья разрешили мне вставать, я полез наверх к Иисусу…
Постепенно темнело, но Марселино было всё равно.
— С тех пор ты изменился, Марселино. Помнишь?
— Да, — ответил мальчик. — Братья говорили, что это у меня солнечный удар после приключения с курами…
— А дело было в другом: просто ты скучал по Господу.
— Так я же был с Ним! — возразил мальчик.
— Да, только на земле. А сейчас мы уже не там.
Марселино пытался разглядеть дорогу, но не мог, и потому спросил:
— Мы где?
— В воздухе, Марселино.
Тут мальчик заметил, что вокруг становится всё темнее.
— А почему темнеет?
— Это последняя тьма, которую мы должны победить перед тем, как предстанем пред Господом.
— Я самым первым Его увижу? Стемнело уже совсем, только мальчик и Ангел рядом с ним немного светились.
— Нет, Марселино, самой первой ты наконец-то увидишь маму.
— О, а когда, когда?
— Посмотри-ка вперёд.
Марселино посмотрел — и увидел искорку.
— Это другой какой-нибудь Ангел? — спросил он.
— Приготовься: это тот, с кем ты будешь очень-очень рад познакомиться.
Искорка росла и приобретала очертания человека.
Марселино молча смотрел во все глаза. Ангел же возвысил голос и сказал:
— Се, я привёл Марселино Хлеб-и-Вино, друга Господня.
Теперь было видно, что к ним приближалась молодая женщина; она сложила руки и остановилась.
— Это мамочка моя! — закричал Марселино, собираясь броситься ей навстречу.
Но что-то удерживало его, и он сказал Ангелу:
— А бежать-то я и не могу!
Они пошли к ней вместе, пока Эльвира не протянула руки, воскликнув:
— Сыночек!
А Марселино мог только смотреть на неё, не раскрывая рта, и видел, что она очень красивая, и волосы у нее распущены по плечам.
Тогда мальчик отпустил руку Ангела и пошёл один, как будто во сне. А потом сказал:
— Давай я тебя поцелую.