Большое зло и мелкие пакости
Шрифт:
Никоненко достал блокнот и написал цифру 1.
— Кто и когда сказал вам о встрече выпускников?
— Я не знаю, кто именно, но кто-то позвонил из школы, и помощник мне передал, что планируется встреча. Я не знал, ехать мне или нет, и решил поехать только вчера, когда ушел с работы.
— Почему?
— Сам не знаю. Я работаю обычно часов до девяти, а сегодня… вчера то есть… ушел около семи. У меня почему-то кончились дела, — Потапов улыбнулся. — И я решил поехать. Все-таки пятнадцать
— А у кого можно уточнить, кто именно звонил из школы?
— У помощника. Его зовут Анатолий Николаевич, и он каждый день на месте.
— Вы приехали точно к семи?
— Я не смотрел на часы, но приехал, когда еще ничего не началось. На крыльце целая толпа стояла, никто еще не заходил внутрь. В вестибюле была Тамара с папкой. Моя одноклассница Тамара. Знаете, я когда ее увидел, пожалел, что приперся. Вы с ней уже разговаривали, с Тамарой Бориной?
— Она не Борина, а Селезнева, — поправил Никоненко, — разговаривал.
— Потом началась какая-то суета, потом меня отволокли в президиум, — он так и сказал “отволокли”, — я сидел, как дурак, в президиуме и все жалел, что приехал, потом мне на глаза Маруся попалась, она сидела где-то в середине и очень вертелась.
— Вертелась? — переспросил Никоненко удивленно.
— Ну, знаете, как будто высматривала кого-то — вертелась. Вовку Сидорина увидел, это наш бывший комсорг. Он, по-моему, Дину караулил. У нас в классе была такая Дина Больц. В нее все были влюблены.
— Вы с ней разговаривали?
— Разговаривал, — сказал Потапов почему-то неохотно, — она ко мне подошла после торжественной части вместе с Вовкой. Вовка постоял-постоял и отошел, а мы с Диной… разговаривали.
“Митька, ты так изменился! Стал такой… солидный. А помнишь, как ты меня около музея ждал, а я опоздала ужасно и вообще вела себя по-свински?”
Она была все такая же — красивая, изящно вылепленная, как будто бронзовая, яркая, на тоненьких сексуальных каблучках. Сидорин смотрел на нее больными глазами, и Потапов тогда подумал — бедный Сидорин.
— Еще я разговаривал с Женей Первушиным и с Димой Лазаренко. Сначала Лазаренко подошел, а потом Женя. Лазаренко меня на свою выставку приглашал, и я даже обещал, что приеду.
— А ящик с записками вы видели?
— Ящик видел, — сказал Потапов, и скулы у него покраснели, — а что?
Никоненко вдруг понял, что Потапов ему нравится. Он неожиданно оказался, как бы это выразиться… своим.
Анискин Федор Иванович сразу перестал прятаться. В случае чего его можно было звать на помощь.
— Вы не знаете, почему записки так и не раздали?
Потапов посмотрел в тонированное стекло “Мерседеса”, а Никоненко — в крепкий водительский затылок.
Что-то не то было с этим ящиком. Не зря
— Не знаю, — ответил наконец он, — я не обратил внимания.
Соврал, понял Никоненко. Зачем? Что такого в этом ящике?
— Ну и бог с ним, с ящиком, — сказал “Анискин”, — вы мне теперь про банкет расскажите.
— Что рассказать про банкет? — не понял Потапов.
— Расскажите, чем вас потчевали, не только телесно, но и, так сказать, духовно, как вас под ручку водили, как префект донимал — все расскажите.
Потапов усмехнулся. Он ничего не знал о “Федоре Ивановиче” и не понимал, почему вдруг капитан заговорил каким-то странным тоном.
— Телесно потчевали водкой и какими-то бутербродами. Стол накрыли в кабинете у директора, а все остальные в спортзале угощались. — Тут Потапов неожиданно захохотал: — Я в этом кабинете раньше даже сесть не мог, только стоять руки по швам, а мне там водки наливали!..
— С кем вы там были?
— Директриса была, — начал перечислять Потапов, — префект и с ним два каких-то местных начальника, я их не знаю и имен не запомнил. Был председатель районе, то есть председательша. Завуч был, Александр Андреич. В последний раз мы с ним разговаривали как раз пятнадцать лет назад, когда он меня с сигаретой поймал. В этот раз он был со мной… более любезен.
— Где был ваш охранник?
— У двери стоял. Все по правилам.
— Во сколько вы вышли на улицу?
— Я точно не знаю. Я стал прощаться, когда услышал на улице голоса и понял, что все начинают расходиться. Мне хотелось еще кого-нибудь увидеть из своих, кроме председательши районе и Тамары Бориной.
— Селезневой, — уточнил Никоненко.
— Селезневой, — согласился Потапов и улыбнулся.
Когда он улыбался, у глаз резко обозначались морщины, которые почему-то не старили его. Не то чтобы Никоненко был знаком со множеством других министров и все они были не похожи на Потапова, но какой-то он был странный, этот министр.
Интересно, кому понадобилось его убивать? И когда будет попытка номер два? Если нужно убить, значит, убьют, и не помогут ни ребята из ФСБ, ни капитан Никоненко.
— Я вышел из школы, Саша шел за мной. На крыльце постоял, недолго, с полминуты. — Он ждал, что кто-нибудь подойдет с ним поговорить, но никто не подходил — то ли боялись охранника, то ли потаповского звездного статуса, — и он огорчился, хоть и не признался себе в этом. — Потом я пошел к машине. Прямо передо мной шла Маня Суркова и еще Димка Лазаренко, но он был слева и дальше от меня, чем Маня. Какая-то машина затормозила, я не обратил внимания. Потом ребенок побежал, и я подумал, что даже не знал, что у Мани такой большой ребенок.