Большой человек
Шрифт:
Одинъ разъ, во время одного такого его вечерняго посщенія, къ жен моей пріхали дв дамы, которыя, конечно, читали Достоевскаго, но не имли о немъ никакого понятія какъ о человк, которыя не знали, что невозможно обращать вниманія на его странности.
Когда раздался звонокъ ихъ, онъ только что еще осматривался и былъ ужасенъ; появленіе незнакомыхъ лицъ его еще больше раздражило. Мн, однако, кой-какъ удалось увести его къ себ въ кабинетъ и тамъ успокоить. Дло, повидимому, обошлось благополучно; мы мирно бесдовали. Онъ ужъ улыбался и не находилъ, что все не на мст. Но вотъ пришло время вечерняго чая, и жена моя, вмсто того, чтобы прислать его прямо къ намъ въ кабинетъ, вошла
— Зачмъ же здсь! — раздражительно обратился къ ней Достоевскій. — Что это вы меня прячете? — нтъ, я пойду туда, къ вамъ.
Дло было окончательно испорчено. И смхъ и горе!.. Нужно было видть, какимъ олицетвореніемъ мрака вошелъ онъ въ столовую, какъ страшно поглядывалъ онъ на неповинныхъ ни въ чемъ дамъ, которыя продолжали свою веселую бесду, нисколько не заботясь о томъ, что можно при немъ говорить и чего нельзя.
Онъ сидлъ, смотрлъ, молчалъ, и только въ каждомъ его жест, въ каждомъ новомъ позвякиваньи его ложки о стаканъ, я видлъ несомннные признаки грозы, которая вотъ-вотъ сейчасъ разразится. Не помню, по поводу чего одна изъ пріхавшихъ дамъ спросила, гд такое Гутуевскій островъ?
— А вы давно живете въ Петербург? — вдругъ мрачно выговорилъ Достоевскій, обращаясь къ ней.
— Я постоянно здсь живу, я здшняя уроженка.
— И не знаете гд Гутуевскій островъ!.. Прекрасно! Это только у насъ и возможно подобное отношеніе къ окружающему… какъ это человкъ всю жизнь живетъ и не знаетъ того мста, гд живетъ?!.
Онъ раздражался все больше и больше, и кончилъ цлымъ обвинительнымъ актомъ, который произвелъ на преступницу и слушательницъ самое тяжелое впечатлніе. Мы же, хозяева, не знали что и длать. По счастью, наша гостья, сначала вслдствіе неожиданности сильно озадаченная, скоро поняла, что обижаться ей невозможно и съумла, продолжая оставаться веселой, и его мало-по-малу успокоить…
Я разсказалъ этотъ маленькій случай, потому что говорить о Достоевскомъ и не упомянуть объ его странностяхъ — значило бы не дорисовать его образъ. О странностяхъ его передается много разсказовъ и находятся люди, которые эти странности ставятъ ему въ большую вину. Такія обвиненія приходится слышать даже теперь, уже посл его смерти.
Конечно, онъ не былъ созданъ для общества, для гостиной. Отъ человка, жившаго почти всегда въ уединеніи, проведшаго четыре года въ каторг, десятки лтъ работавшаго и боровшагося съ нуждой, отъ человка, нервная система котораго была совершенно потрясена страшной, неизлчимой болзнью — невозможно было требовать умнья владть собою. Для такого человка, и вовсе не въ силу того, что онъ былъ замчательный писатель, а просто въ силу всхъ обстоятельствъ его жизни, въ силу исключительнаго болзненнаго состоянія его организма — нужны были особенныя мрки. Его странности могли возмущать незнавшихъ его людей, людей, которымъ до него не было никакого дла, но вс близко его знавшіе ничуть не смущались и не могли смущаться этими странностями. Мы знали его умъ, его сильный талантъ, разнообразнйшія свойства его богато одаренной природы. Болзненныя странности давали пищу только для добродушныхъ, веселыхъ разсказовъ о тхъ импровизированныхъ водевильныхъ сценахъ, въ которыхъ онъ игралъ грустно-комическую роль.
IX
Теперь я разскажу объ одномъ обстоятельств, которое произвело на Достоевскаго сильное впечатлніе, чему я былъ свидтелемъ, и о которомъ знаютъ очень немногіе.
Въ конц 1877 года, въ ноябр, я захалъ къ нему по обыкновенію около двухъ часовъ и засталъ его, что случалось не часто въ эти часы, въ хорошемъ, даже веселомъ настроеніи духа. Его
Просидвъ часовъ до четырехъ, я уже собрался узжать, какъ вдругъ онъ остановилъ меня и спросилъ:
— Да, вотъ чуть было не забылъ, — вы знаете гадалку-францужешеу Фильдъ?
— Знаю, а что?
— Мн говорилъ про нее вашъ братъ; разсказалъ много интереснаго. Вы какъ ее знаете?
— Нсколько лтъ тому назадъ, — отвчалъ я, — одна моя знакомая старушка, жившая тогда въ Москв, упросила меня побывать у этой Фильдъ, показать ей ея фотографическій портретъ, выслушать то, что она скажетъ, и затмъ сообщать ей. Старушка увряла меня, что Фильдъ эта никакъ не можетъ назваться обыкновенной гадалкой, что это замчательная предсказательница; при этомъ она передала мн много интересныхъ случаевъ ея сбывшихся пророчествъ. Я мало заинтересовался этими разсказами, но желая исполнить общаніе, данное мною почтенной старушк, пріхавъ въ Петербургъ, сейчасъ же отправился съ ея портретомъ въ этой француженк.
— Ну, и что же? Какое она произвела на васъ впечатлніе? — живо и съ видимымъ интересомъ спросилъ Достоевскій.
— Странное, — это маленькая, живая старушка съ какимн-то особенными, черными глазами и необыкновеннымъ даромъ слова. Она меня совсмъ заговорила и заинтересовала, потому что очень врно и опредленно описала характеръ моей знакомой, съ портретомъ которой я явился…
— Неужели вы ее ничего относительно себя не спросили?
— Спросилъ. Она предсказывала мн больше часу, наговорила много вздору, но въ числ этого вздора сказала и такія вещи, которыя, какъ мн тогда казалось, никакимъ образомъ не могли случиться и которыя, тмъ не мене, случились со мною во всхъ мельчайшихъ подробностяхъ, ею предсказанныхъ. Я былъ у нея еще разъ и она опять говорила мн много вздору и много правды. Во всякомъ случа это интересная женщина и, мн кажется, у нея бываютъ минуты вдохновенія.
— Ну вотъ, да, все это именно то, что я ужъ не разъ про нее слышалъ. Видите ли, не врить въ возможность предсказаній нельзя, никакъ нельзя… это вздоръ! ужъ не говоря о томъ, что въ исторіи сохранилось многое въ этомъ род, но почти каждый человкъ на себ знаетъ. Вс врятъ и если не признаются, то единственно изъ малодушія, котораго въ насъ такъ много. Самъ вритъ, вритъ, можетъ быть, даже больше, чмъ бы слдовало — и въ то же время смется, глумится надъ искреннимъ человкомъ, который такъ прямо и скажетъ, что вритъ… Вы знаете ея адресъ? Пойдемте сейчасъ же, я хочу знать, что она мн скажетъ!..
— Пойдемте, если она только живетъ тамъ же, гд я былъ у нея въ послдній разъ, это недалеко — въ Басковомъ переулк.
Мы отправились. Фильдъ жила въ томъ же дом и приняла насъ.
едоръ Михайловичъ былъ очень серьезенъ. Онъ попросилъ ое, чтобы она предсказывала ему въ моемъ присутствіи. Но француженка ршительно отказалась — это было не въ ея правилахъ.
— Въ такомъ случа длать нечего, — шепнулъ онъ мн,- но я даю вамъ слов, не утаивъ, разсказать вамъ все, что она мн скажетъ.
Я остался ждать въ крохотной гостиной и проскучалъ больше часу.
Наконецъ, Достоевскій вышелъ. Онъ былъ взволнованъ, глаза его блестли.
— Пойдемте, пойдемте! — таинственно шепнулъ онъ мн.
Мы вышли и отправились пшкомъ. Онъ нсколько минутъ шелъ молча, опустивъ голову. Потомъ вдругъ остановился, схватилъ меня за руку и заговорилъ:
— Да, она интересная женщина, и я радъ, что мы къ ней отправились. Можетъ, она и наврала, но я давно не испытывалъ такого сильнаго впечатлнія. О, какъ она уметъ обрисовывать людей! Еслибъ вы знали, какъ она разсказала мн мою обстановку!