Большой Кыш

Блинова Мила

— Бр-р-ряка вер-р-рнулся! Др-р-ружочек вор-роний пр-р-роклюнулся! Р-р-розанчик р-р-розовый! Пр-р-релесть!

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Малиновые носки

Прогулка по холму.

Встреча друзей.

Столкновение.

Бяка больше не одиночка.

Пока Гнусенок спал, Бяка решил прогуляться по холму. Ему не терпелось узнать, что изменилось в Маленькой Тени, пока он отсутствовал! Кыш натянул на лапы новые малиновые носки и гульсии, завернулся в теплую малиновую жилетку и вышел на улицу. К

его немалому удивлению, путь от двери был перекрыт. Прямо поперек крыльца лежала лохматая морда Енота. Все остальное — огромная гора шерсти и хвост — валялось во дворе. Через эту гору невозможно было ни перешагнуть, ни перепрыгнуть. Бяка присел на большой черный кожаный нос зверя и стал терпеливо ждать. Опущенные веки Енота не смогли обмануть Большого Кыша. По тому, как трепетно и чутко шевелились ноздри, каким любопытством светился масляный зрачок через хитрый прищур, было ясно: лохматый плут только притворялся спящим. На самом же деле он ждал Бякиных щедрот и ласк. Только гордость удерживала Енота от того, чтобы кинуться на хозяина и обмусолить его до непотребности. Но без гордости зверь не зверь. И он терпел, старательно делая вид, что устал и спит.

Рядом благодушно когтил сосновую шишку Кроха. Гордость и ему была не чужда. Вороненок столько времени ждал возвращения Бяки, не веря в его гибель, так неужели теперь Бяка забудет про него?

Как только кыш перелез через морду Енота, зверь и птица дружно встрепенулись и уставились на него.

Что ты будешь делать? Как можно пренебречь преданностью и любовью друзей? К тому же, что кривить душой, Бяке самому хотелось покрепче обнять Енота и Кроху.

Большой Кыш весело глянул на замерших в испуганном ожидании сотоварищей и призывно свистнул. И дружная компания с веселым гиканьем, карканьем и пыхтением понеслась к лесу. Кроха летел впереди, Енот с Бякой на загривке — сзади. За какие-то полчаса они обтопали, обползали, обнюхали все самые славные местечки Лошадиной Головы, но, естественно, не удовлетворились этим. Они попили холодной водички из Плюхи-Плюхи-Булька, почесали спинки о Серебристые Мхи, полакомились клюквой на болоте, пошептались с Тукиным деревом — в общем, сделали много правильных, хороших дел, — но и этого им показалось мало. Они стали врываться в хижинки полусонных, готовых в любую минуту впасть в спячку кышей и требовать угощения. Отобедав по очереди во всех хижинках, а кое-где и отужинав, друзья поняли, что вот теперь-то впечатлений предостаточно. Они ощутили приятную тяжесть в желудках и темени, а это означало, что на сегодня и развлечений хватило. Что они валятся с ног от усталости и пора на боковую. Енот отправился отсыпаться в «Мою Радость», а Кроха — в обустроенное им дупло. Бяка же повернул к дому. Его брюшко сыто урчало и при ходьбе плавно колыхалось слева-направо.

«Как же так? Со всеми повидались, кроме Сяпы. Куда же он подевался? Где прячется герой?» — вдруг подумалось Большому Кышу.

И тут он почувствовал, что его хвост замерз. К вечеру заметно похолодало. Ленивый шаг кыша ускорился. Постепенно Бяка перешел на четырехлапую рысцу. Он больше не смотрел по сторонам. Холодный осенний ветер нахально лез под жилетку и в носки. Бяку трясло от холода, его зубы выбивали четкую дробь.

Почему время так суетливо? Лето, теплое, ласковое лето, пролетело в один миг: раз — и нет. И осень уже на исходе. А что впереди? Таинственная и холодная зима…

Бяка затянул кушак потуже и припустил что было мочи. Он так спешил, что совсем не смотрел себе под лапы. На повороте, у Поляны Серебристых Мхов, кыш на секунду забуксовал на жирной, уже подмерзающей хляби, его повело, и он едва не угодил в яму. Когда Бяка выбрался на ровную дорожку и все опасности, казалось, остались позади, он опять споткнулся обо что- то маленькое и крепенькое. Отчего крутанулся разок вокруг своей оси и шмякнулся оземь, сильно боднув лбом маленький упругий трехлетний дубок. В его глазах вспыхнули искры, а мысли сбились в кучу.

Тем, обо что споткнулся Бяка, был… Сяпа. Сяпа сидел на тропинке и

наблюдал за большим сопливым груздем. Груздь вырос в один из последних морозных осенних дней прямо посреди кышьей скоростной тропинки и тем самым нарушил Закон. Его бессмысленный поступок был вызовом Природе. В такой трудный для гриба момент где мог быть Сяпа? Рядом, бочком к бочку с героическим грибом! Сяпа созерцал мир. Он созерцал груздь. И размышлял. В целом кыш одобрял мужественный поступок гриба. Но… Но сопливость груздя его несколько смущала. Поздний гриб рискует подцепить грипп. Всему свое время. Лето прошло, и не стоит принимать решения впопыхах и вдогонку. Ничего хорошего из этого не получится, только рассопливишься. А сопли похуже икоты!

Итак, Бяка снова споткнулся о Сяпу. И кыши разлетелись в разные стороны. Так уже было. Весной.

— Тьфу ты! — сплюнул подпревшие хвоинки Сяпа, энергично выбираясь из моховой кочки. — Сколько можно! Стоит уединиться, как тут же сбегаются кышьи толпы, чтобы снова и снова послушать рассказ о моих подвигах.

Сяпа зыркнул на обидчика. Тот застрял головой в куче опавших листьев. Оттуда торчали только его задние лапы. Сяпа замер: лапы были в малиновых носках! Эти носки он знал преотлично. Это были Бякины носки.

«Значит, это Люля меня боднул! Этот пройдоха все же добрался до Бякиных сундучков!» — возмутился Сяпа.

Лапы зашевелились, и из кучи показался… Большой Кыш. Он ошалело уставился на Сяпу, присмотрелся, осмыслил увиденное и радостно заорал:

— Сяпа! Плакса и гений в одной шкурке! Вот мы и встретились! Тебя не мало будет без барабана-то? Ну давай лобунькаться, герой! Уверен, ты не стал скромничать и рассказал всем про свои подвиги? Уж конечно! Вижу — твоя мордочка трещит от гордости, как спелый боб! Да и чего стесняться? Ты же выполнил свое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ? По подвигу и слава!

— Бяка?.. Ты-ы-ы?! — с трудом выдавил из себя Сяпа. — Откуда? Выходит, не горностай сожрал тебя, а ты его?

— Да, я. Схрямзал, слопал, растерзал. Я такой: жру всех без разбору, — шутливо отмахнулся Бяка. — Ты, Сяпа, к зиме как-то мельчаешь. Мозги у тебя видно впадают в спячку первыми. Запомни: я — кыш-одиночка, а не хищник.

— А вот и нет! — вдруг страстно возразил Сяпа. — Хватит выдумывать ерунду! Ты больше не одиночка! Обосабливаться нечестно. Тебя здесь все любят! Ждут! Жалеют! Куда ни пойди, везде твои местечки: ягодники, грибнушки. Их никто не трогает. На Дубе висят твои красивые чайники. Ими любуются. Они спасли Тукин Дуб. А твой «Секрет» кыши разнесли по домикам на память. Как же ты можешь говорить, что ты — одиночка? А Кроха, а Енот, а твое дерево, а «Теплое Местечко» и «Моя Радость»? А все мы? А я?.. Что бы я смог совершить в Большой Тени без тебя? Если бы не ты, не было бы моего подвига!

— Брось, малыш. Что твое, то твое! А мое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ еще впереди — Ась назначил меня дежурным по холму. Теперь я стану всех укладывать на зиму спать. Так что ты уж не подкачай, зазимуй как следует.

— Не беспокойся, — улыбнулся Сяпа, — что-что, а спать я умею. Пусть только покрепче подморозит. Я сразу!

— Отлично, друг, — хлопнул малыша по плечу Большой Кыш. — Я всегда говорил, что ты только прикидываешься глупой личинкой, на самом деле ты — о-го-го! — Он повернулся к груздю: — Привет, сопливый гриб!

— Сопливая частичка Космоса, — улыбнулся Сяпа. — Или последний привет уходящего лета. В шляпе, но без головы. С одной ногой, но без гульсии.

ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Великое предназначение

Бяка стал главным.

Посади свой дуб.

Ась впадает в спячку первым.

Умный Сяпа.