Большой обман
Шрифт:
44
Когда в нижней части экрана монитора начинает мигать иконка-конвертик, выясняется, что я не готова. Я как раз выписываю чек маме Райана, и надежды у меня уже почти никакой. Ладонь лежит на мыши. Открывать или нет? А вдруг там одни гадости? Вдруг он все восемь дней только и делал, что сидел в своем кресле, пожирая круто замаринованные огурцы и наливаясь злостью? Ведь догадывается, негодяй, каково мне, не случайно сообщение озаглавлено «Уж лучше открой, Унгар».Открываю, открываю.
Коротко и мило:
Как
Большой Луи.
Передо мной два пути. Можно ответить прямо сейчас и достойно расписать, какое он дерьмо, а можно сесть в машину и отправиться к нему. Только кого я хочу обмануть? Я ведь заранее знала: если он со мной свяжется, я пулей помчусь к нему.
И я в точности знаю, что скажу. Объявлю, что мне все известно. Как он врал, как обчищал других игроков месяцами напролет. И это ведь из-за него меня чуть не избили и не ограбили. Пусть осознает хорошенько свою вину никчемный аферист, мерзкий жулик. Ведь даже не задал себе труда выяснить, что со мной. Уж я все выскажу, затем только и еду. И пусть колется, если ему известно что про папу.
Только надо набраться храбрости. Я сижу в машине, люди у его подъезда так и снуют туда-сюда. Не спрятался ли где Анималист? Вроде не видать. Убедившись, что людей вокруг хватает, я закрываю машину и решительным шагом направляюсь к облупленной металлической двери. Лифт не работает — вот почему так много народу входит-выходит. Придется карабкаться по лестнице.
Мне казалось, на лестнице как-то безопаснее. Фигушки. На каждом этаже надо проходить через балкон. Чем выше этаж, тем страшнее балкон. Железные решетки низкие и ветхие, споткнешься — не удержат. И лети себе вниз за милую душу. Чтобы успокоиться, я пытаюсь рассчитать в уме, сколько займет полет. Как ни странно, тревога только усиливается. Когда я наконец добираюсь до пятнадцатого этажа, сил уже больше не остается, одно раздражение. Я проклинаю себя за то, что притащилась сюда. Вот он затаился в своей квартире и поджидает меня. Да еще и Анималист с ним, наверное.
Дверь закрыта только на цепочку — как всегда перед моим приходом. Значит, он как-то пронюхал, что я на подходе. Я не звоню и не стучу. Напрягшись, изо всех сил толкаю дверь, и она чуть приоткрывается. «Привет!» — говорю я в образовавшуюся щель. Никакого ответа. Меня охватывает ужас. Я уже готова развернуться и убежать, когда из-за двери слышится знакомый рык.
— Входи, — приглашают меня. — Открываю. Где тебя черти носили столько времени?
Я прикусываю губу и считаю до десяти. Бесполезно. Зрелище, представшее моим глазам, все равно заставляет меня открыть рот.
Похоже, квартиру поставили на попа, а потом вернули в исходное положение. По полу шагу не ступить, он весь засыпан обломками, осколками, бумажками, щепками, фарфоровыми фигурками, посудой. Все густо присыпано землей, всюду валяются карты, фишки, грязные тарелки и остатки еды. На помойке порядка больше. Луи усаживается в свое любимое кресло напротив окна. На нем те же вещи, что и во время последней игры: рубашка кораллового оттенка с перламутровыми пуговицами и тренировочные штаны,
Вокруг кресла Луи примерно на три фута простирается что-то вроде запретной зоны. Ни обломков, ни карт, ни грязи, ни тарелок — идеально чистая поверхность. Границы магического круга отмечены аккуратной белой линией; судя по запаху, для ее нанесения использовался хлорный отбеливатель.
В ужасе я пячусь.
— Не пугайся, — мрачно произносит Луи. — Я не собираюсь тебя бить. И кидать в тебя предметами не буду.
Глаза у Луи опущены, руки лежат неподвижно, ноги поджаты глубоко под кресло. Он похудел — это видно по осунувшемуся лицу. Вообще-то он спокойно может сбросить килограммов сорок, никто даже и не заметит. Глаза у него выпучились еще больше. Интересно, съел ли он хоть что-нибудь за все это время? А может, ему только и осталось, что голодать?
Я делаю еще шажок назад.
— Чего ты боишься? — неодобрительно бурчит Луи. — Я же сказал, не съем.
Осторожность и только осторожность — кто знает, что ему в голову взбредет. Как выскочит, как выпрыгнет — словно чертик из табакерки. Ну да, как же — все в порядке с ним. Ой, не похоже. На коленях у Луи лежит холщовый мешочек с пластмассовыми застежками. Когда я подхожу ближе, Луи прижимает мешочек груди.
— Неважно выглядишь, — говорю я. — Ты ел что-нибудь?
Луи пожимает плечами.
— Может, ты пить хочешь? Чаю выпьешь?
— Да, — кивает Луи. — Охотно. Чашечку чая, пожалуйста.
Все чашки грязные. Молока нет. Хорошо хоть чай в пакетиках нашелся. И половинка подсохшего лимона.
Я мою чашки. Вся раковина забита бокалами из-под пива — еще с той игры, — и я их тоже мою и составляю в шкаф.
— Ну и бардак у тебя. — Я подаю Луи чай.
— Я очень сильно разозлился.
— На меня?
— На все вообще. На весь этот хренов мир.
Ничего более конкретного он сообщить не изволит. На душе у меня паршиво — я прямо места себе не нахожу. Надо чем-то себя занять.
— Слушай, может, мне слегка прибраться?
— Отличная мысль. — У Луи такой вид, будто мое предложение сразило его своей новизной. — А то здесь стало как-то неуютно.
Следующие полтора часа я посвящаю генеральной уборке, а Большой Луи не отрываясь смотрит в окно. За окном внешний мир, он кривляется и дразнит, и зовет помериться силами, и манит: «А ну, выйдем». Но Большой Луи только смотрит и не отвечает.
Ну и пусть. У меня масса работы. Я выметаю землю, складываю осколки и обломки в пластиковый мешок, отскребаю каждую тарелочку, каждую чашечку, каждый бокальчик. Хорошо хоть все чистящие средства на месте — и жидкость «Фэйри», и гели, и порошки, и всякая прочая «Весенняя свежесть», — а разных тряпок, губок, щеток и мочалок хватит, чтобы отдраить весь многоквартирный дом.
Под конец моей уборки на сцене появляется пылесос. Его шум явно по душе Луи, он с наслаждением вслушивается в низкий, рокочущий гул. Когда мы с пылесосом входим в пределы запретной зоны, Луи поднимает ноги, чтобы я могла почистить и под ними тоже.