Большой погром

Сахаров Василий Иванович

Взгляд вправо — влево. Боняка нигде нет. Вражеский строй стал разваливаться, а моя кавалерия усилила нажим. Перелом произошел, мы побеждаем. Но где вражеский вожак?

Началась бойня. Буревичи побежали, но истомленные лошади не могли спасти седоков. Охваченные яростью, мои ордынцы и черные клобуки рубили врагов, выбивали беглецов из седел и втаптывали в грязь. Спасения от них не было и сопротивление нашим воинам оказывали редко. Были смельчаки, которые, переборов страх и подавив панику, встречали смерть в бою,

но таких оказалось мало.

— Где Боняк!? — повысив голос, закричал я и поднялся на стременах. — Кто его видел!?

— Он погиб, — ответили мне.

Я посмотрел на того, кто это сказал, и увидел незнакомого пожилого воина, который стоял по колено в грязи, среди трупов, и в правой руке держал отрубленную голову вождя Буревичей.

— Ты кто? — спросил я воина.

— Десятник пятой сотни Каюм из рода Аргамак.

— Как погиб Боняк?

— Случайно. Под удар подставился, и я метнул в него кинжал. С трех метров попал из седла. Мне повезло, а ему нет.

— Ты знал, кого убивал?

— Знал.

— Откуда?

— Я с ним в свой первый поход ходил.

— На Русь?

— Да.

— Про награду за голову Боняка слышал?

— Нет, — он покачал головой. — Сотник что-то говорил перед битвой, но я его не расслышал, далеко был.

— Получишь сотню гривен и косяк кобылиц. А еще двух рабынь из крымской добычи.

— Благодарю, вождь, — он улыбнулся и поклонился.

— Потом благодарить станешь. А сейчас найди тело Боняка и его коня.

— Слушаюсь.

Мало кто из Буревичей ушел, не больше семи сотен спаслись, а остальные полегли на поле возле курганов. Снова начался дождь, погоня прекратилась, и начался сбор трофеев. Из ставки вызвали женщин и подростков с телегами, пусть помогают воинам. Нового нападения мы не ожидали и, отыскав свой меч, я перебрался в овраг. Вароги натянули между стенками обрывов брезентовое полотнище, на десять человек хватит, и развели костерок.

Пока одни воины ползали среди трупов и собирали добычу, а другие ловили разбежавшихся по степи лошадей, я грелся у огня и думал о том, что сделаю дальше.

Бачмана и Боняка нет, судьба оказалась к ним немилосердна, и Приднепровская орда обезглавлена. Сильный лидер в ней отсутствует и потому, явившись в ставку Бачмана с головой Боняка, я могу объявить себя ханом. Многие будут против, но оппозиция разрознена, и мы легко заставим потенциальных мятежников смириться. Кто поймет доброе слово, будет жить. Кто станет упорствовать или был замечен в связях с ромеями, погибнет, а его кочевье разметают черные клобуки и "дикие" половцы Кучебича. А потом придет черед недобитых Буревичей, они должны смириться или погибнуть.

Такими станут мои следующие шаги, а в конце зимы займусь подчинением Лукоморской орды. Хана в ней нет. Десяток вождей считают себя достойными возглавить орду и вот уже восемь

или девять лет они никак не могут разобраться, кто из них лучше и у кого самый древний род. К отражению моего войска они не готовы и я легко подомну их под себя. Так что к началу весны у меня под рукой будет двадцать тысяч воинов. Это при хорошем раскладе и можно с одним туменом прогуляться по Европе. Десять тысяч всадников мало, но будут еще русичи и наемные побужские половцы, а это уже сила.

— Вождь, — в овраге появился Войтех, — ромеев поймали!

— Сколько?

— Двоих?

— Кто у нас рядом из людей Свойрада?

— Веселин и Невзор.

— Отдай ромеев им. Пусть допросят.

Войтех кивнул и ушел, а я еще немного посидел возле костра, обогрелся и велел телохранителям собираться. Нечего здесь сидеть, холодно и сыро. Возвращаемся в крепость.

Глава 19

Регенсбург. Зима 1152 Р. Х.

Император Священной Римской империи Фридрих Первый Гогенштауфен по прозвищу Барбаросса посмотрел на имперского знаменосца графа Оттона Виттельсбаха и спросил:

— Значит, это правда?

Граф, крупный мужчина с рыжими волосами, отчего его часто называли Красноголовый, опустил голову и ответил:

— Да, мой император, это правда. Алиенора Аквитанская изменяет вам.

— С кем?

— Сразу с тремя любовниками. Мелкие людишки. Менестрель из Аквитании, нищий барон из Прованса и непонятный бродяга — бастард из Испании.

— Она спит со всеми сразу? — император презрительно скривился.

— Нет. Они посещают ее по очереди.

— Кто еще об этом знает?

— Вся свита императрицы и ее охрана из французских рыцарей. Она ни от кого не прячется и говорит, что если супруг за делами государства позабыл про нее, его место займут другие.

— Дрянь! Мерзкая шлюха! — выдохнул Фридрих, а затем ударил кулаком по столу и добавил: — Я не Людовик! И здесь не Франция! Она ответит за измену!

— Вы совершенно правы, государь, — поддакнул ему Виттельсбах. — Однако…

— Я знаю, что ты скажешь, Оттон. Она мать моего наследника и герцогиня Аквитании. Поэтому мы не должны допустить, чтобы скандал получил огласку.

— Верно, мой император.

Фридрих помолчал, обдумал свои дальнейшие действия и сказал:

— Мы поступим хитрее. Объявим, что на жизнь императрицы покушались северные колдуны и среди свиты у них есть сообщники. Охрану Алиеноры расформировать и отправить рыцарей на границу с венедами. Свиту разогнать. Любовников в темницу. А императрицу отправить в замок Трифельс, под охрану моих гвардейцев и присмотр братьев — цистерианцев. Всем говорить, что Алиенора сильно больна, едва не умерла от отравления, и никого не принимает.