Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

Томин Валентин Романович

Внимание Красному оркестру — это не мой персональный вопрос, дело престижа советской разведки, который был поднят в результате появления фильма. То, что хотели сделать против, обернулось против них. Еще раз подчеркиваю, что этот фильм, возможно, с изменениями, в ближайшее время пойдет во Франции, США, Италии, Японии. Смотреть его будут миллионы людей. И миллионы людей снова будут интересоваться Красной капеллой. Мое пожелание одно — чтобы они не занимались трагическим положением шефа Красного оркестра в Бельгии и во Франции, в котором он оказался сейчас. Чтобы знали, что он живет с семьей, остался таким же, как был, преданным коммунистом. И когда мне когда-то придется выступать, чтобы я мог говорить о роли советского разведчика, который имел счастье в своей жизни руководить этой работой. Так что этот фильм имеет значение крупнейшей

пропаганды, вопрос не снят, и это в дальнейшем будет развиваться.

Когда готовилась демонстрация фильма во Франции, «Юманите» выступила с сообщением, что будут печататься на ее страницах материалы, изобличающие антисоветские провокации, провокации против антифашистов. В последний момент адвокаты, явившиеся к директору французского телевидения, сказали ему, что в фильме много лжи, политически это антисоветский фильм. И если показ фильма состоится, они по просьбе шефа Красного оркестра передадут дело во французский суд. Было представлено письмо, подписанное пятнадцатью бывшими комбатантами из Красного оркестра, где они заявили, если фильм пойдет, они выступят в суде с требованием запретить фильм и взыскать с телефильма крупную сумму за диффамацию^{133}.

Еще надо сказать, что реакционные круги Франции намеревались выпустить фильм за неделю-две до приезда Герека в Париж. Это должен был быть нанесен удар по Гереку — вот, мол, посмотрите, как там советский шпион действует. Весь мир их боится, а вы так принимаете Герека...

10 октября 1972 г. я получил из Лондона следующее письмо от профессора Иотбе Кинмонта из правительственного госпиталя Академии наук св. Томаса в Лондоне. Профессор пишет:

«Дорогой Леопольд Треппер! Я знаю, вы очень нуждаетесь в срочном лечении и, по всем данным, в хирургической операции по поводу тромба ангитис амблитеранс — болезни Бергера. Я очень хорошо понимаю, что такое лечение и операция должна проходить там, где вы будете окружены вашей семьей. Считаю себя в долгу в отношении такого человека, как вы. За все, что вы совершили в борьбе с нацизмом. И единственно, чем я могу отплатить вам, это моей помощью в том, на что я способен, то есть лечением и операцией. Естественно, что это будет проведено без каких-либо материальных затрат с вашей стороны.

Искренно вам преданный профессор Иотбе Кинмонт».

Кинмонт является крупнейшим английским хирургом в области таких операций, в которой я нуждаюсь. Если бы не было того обстоятельства, что он знает, в чем тут дело, то попасть к нему невозможно. Во-первых, он делает очень немного операций, а во-вторых, каждая такая операция стоит несколько тысяч фунтов, в Варшаве были случаи, когда за последние годы в Лондон отправляли наших крупных государственных деятелей для проведения таких операций. Но к самому Кинмонту попал один или два. Здесь хирурги, с которыми я говорил, сказали прямо: не из-за того, что Польша не имеет хороших хирургов, Польша имеет хороших хирургов, но дело не только в хирургах. Бывают разные области хирургии. Англичане являются специалистами лечения болезни Бергера. У них имеется отличная техническая база. Операция у меня предстоит серьезная: надо заменить кусок аорты искусственной аортой и направить приток крови к ногам. Это предупредит закупорку вен, которая обычно кончается параличом или гангреной. Этот процесс неотвратим.

Кинмонту была отправлена история моей болезни, которую составили наши товарищи в ГДР. В Берлине я лечился три года тому назад. Они сделали самые точные анализы и уточнили, что теперь положение значительно хуже, чем было три года назад. Если раньше я мог еще пять минут ходить, потом надо было постоять несколько минут, теперь бывают дни, когда я не в состоянии пройти и сотни метров.

От товарищей из среды участников Сопротивления я получаю всевозможные лекарства, которые только существуют во Франции, Италии, Голландии, Германии, Англии. Необходимо как-то задержать развивающийся процесс. Из Франции получил 150 ампул для инъекции, это стоит полтораста долларов. Сто тридцать инъекций мне сделали за последние три месяца.

По поводу моего лечения и операции я обратился к административным органам, а так как у них есть вообще запрет на мой выезд, одним росчерком руки было отказано. Но так получилось, что повсюду интересуются

состоянием моего здоровья, в газетах было указано, что крупнейший хирург Кинмонт и другие врачи заявили, что они немедленно приступят к лечению, как только больной приедет в Лондон. В последнем обращении депутатов английского парламента к Гереку они об этом тоже писали. Каждому нормально мыслящему человеку трудно понять — зачем, кому надо затягивать этот вопрос. Они ожидают приезда и хотят верить, что такое разрешение на поездку будет дано. Главное — когда. Это разрешение может быть дано, когда уже будет слишком поздно делать операцию. А каждый день, каждая неделя, которые проходят, усложняют эту ситуацию. V Один молодой товарищ в ЦК сказал — а вы знаете, что некоторые товарищи говорят, что ехать в Лондон на операцию — это дискредитировать польскую медицину, польских хирургов. Если бы мой собеседник был несколько опытнее, он бы не сказал такого. На это я ему ответил: если это вам сказали серьезно, то ответ ему может быть только такой — ноги у меня очень больные, но голова здоровая, и ее не надо мне морочить. Незачем приписывать дискриминацию польских хирургов. Самые известные польские хирурги, когда только услышали фамилию профессора Кинмонта, немедля сказали — поезжайте, если есть такая возможность. А молодому своему собеседнику я прямо сказал, что я здесь на операцию не пойду. Во-первых, потому что врачи у нас не спешат. Я знаю, когда операции проводились неудачно. И не потому, что были слабые хирурги. Искусственная аорта была поставлена, но через несколько месяцев там снова образовались тромбы. Я сказал так, пусть об этом скажут секретарю ЦК т. Кане — я как паралитик жить не буду. С гангреной я тоже не буду ждать конца. Я сумею уйти из жизни. Начнется процесс, тогда перестану жить. На операцию здесь не пойду. Когда он спросил — почему, то я сказал:

— Я никогда не занимался и не собираюсь заниматься пропагандой против социалистической Польши.

Товарищ не мог понять, о чем я говорю. Тогда пояснил ему:

— Когда человеку 70 лет и он ложится на операционный стол, то пусть будут самые лучшие хирурги мира, он не знает — сойдет ли он живым с этого стола. Если случится такое несчастье в Польше, тогда враги Польши скажут — вот советского разведчика, Гран шефа зарезали. Чтобы с ним покончить, сделали ему операцию, и конец. Тогда все скажут — зачем же брались за операцию. Вот если у Кинмонта она не удастся, то скажут — даже крупнейшие хирурги с мировыми именами не могли ничего сделать.

Скажу откровенно, что с того времени — с октября прошлого года — все было подготовлено. В английском посольстве лежит для меня виза. Кинмонт и другие обратились в Министерство иностранных дел Англии с просьбой, если поступит разрешение польского правительства на выезд Треппера, пусть уведомят английское посольство, чтобы не создавать никаких препятствий. Так было сделано.

У меня есть ответ этим хирургам замминистра МИДа, где указывается, что уже направлено письмо в английское консульство в Варшаве и господин Домб, как только явится с польским паспортом, может незамедлительно получить визу в Англию, поскольку он нуждается в срочной операции. Об этом писали в газетах.

В Лондоне было все подготовлено для лечения и операции — квартира даже для жены, которая могла бы меня навещать.

По-русски говорят — не имей сто рублей, имей сто друзей. Я нахожусь здесь в одиночестве, но сколько симпатий проявляют ко мне, и в первую очередь из Красного оркестра, которые остались в живых.

Когда они узнали о моем состоянии, то собрались вместе и решили подготовить место в лучшем санатории Бельгии, чтобы определить меня туда после операции. За свой счет люди из Красного оркестра заказали для меня и жены квартиру, где я мог бы жить и лечиться. Там все было сделано, а здесь ничего. Ответ был отрицательный от административных организаций. Может быть, это моя ошибка, но я бросил заниматься этим. Когда был у одного работника ЦК, он мне сказал так:

— Вы же достаточно умны, зачем же подавали просьбу в паспортное бюро, если вопрос не был решен в ЦК. После такого решения паспорт получают за один день.

Так действительно бывает. Когда возник вопрос об отъезде моей жены, дети в то время начали нервничать, появились угрозы забастовок, мне сказали, пусть жена поедет к ним. чМое мнение было таково, что ей не нужно ехать. Я сказал — если бы был на вашем месте, я не дал бы разрешения на выезд. Посмотрели на меня как на дурака, а я им говорю: