Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером

Томин Валентин Романович

Последняя, шестая ложь, которая касается Робинсона.

Робинсон был французским агентом. Сейчас Роше говорит — при участии Домба был арестован Робинсон, один из крупных членов Красного оркестра. Но дело в том, что с Москвой он порвал, с ним прервалась связь за много лет до того. По тем данным, которые я имел, он был связан и с французами, и с англичанами. Директор мне сообщил — если возможно от него получать документы, материалы, стоит восстановить связь. Я связался с ним, но из нашей резидентуры никто не должен был знать его. О новых встречах договаривались лично на очередной встрече. Он никого не знал из наших людей, я не знал его людей. Знали его только Шнайдеры, знали его квартиру, были его друзьями. Я получал от него материалы, он

сам вел себя паразитически, не желая рисковать человеком, который был шифровальщиком. Морально вел себя он плохо. Пришел как-то и сказал, что у него нет денег. Пришлось давать ему деньги. Но когда его арестовали, у него нашли столько денег, что на них можно было жить пять лет. Значит, другие тоже платили ему, не только мы.

Я очень был заинтересован, чтобы он не был арестован. Чего я боялся? Это была вторая половина декабря. Я еше не знал, пойдет ли эта гран же — Большая игра. Узнал, что если игра не состоится, организуют большой процесс во Франции, где докажут, что шпионаж — дело коммунистической партии. Для этого гестапо нужен был Робинсон. Его они знали месяцами и не арестовывали. Пути к нему вели через его бывшую жену Шаббель, через сына, через Шнайдеров.

21 декабря решили его арестовать. Шеф зондеркоманды Райзер решил выкинуть такой номер — принудить меня выехать на место, где хотят арестовать Робинсона. К счастью, получилось так — утром ко мне пришел Берг, который занимался мной, и откровенно сказал так:

— Знайте, что Райзер вас вызовет и предложит ехать туда, где будут арестовывать Робинсона. На то разрешение из Берлина он не имеет, т. к. недопустимо, чтобы вас кто-то видел. Он не собирается туда везти вас, но намерен проверить — как вы будете себя вести. Сообщит в Берлин, что лучшим доказательством неискренней игры Отго является то, что вы отказываетесь участвовать в аресте. Таким образом я уже подготовлен был к встрече о Райзером. У меня план был такой — если пойдет игра, они меня на место не привезут. Если игры не будет, меня доставят туда. Значит, я должен ехать. Должен раскрыть там себя, чтобы знали, что я арестован. Был уверен, что Робинсон явится не один. Арест должен был произойти на большой площади, где всегда бывает много народа.

Так и получилось. Когда пришел Райзер, сказал мне о предстоящем аресте, я согласился ехать. С Бергом сели в машину. До места мы не доехали метров на 200—300. Робинсон на условленном месте не был арестован. До 50 агентов немецких и французских, кроме группы зондеркоманды, имели фотокарточки Гарри, и он был арестован совсем в другом месте. Что важно, Роше утверждает, будто в документе абвера есть ссылка, что Робинсон арестован был при моем содействии. Может быть, и есть такая бумажка, которую Гиринг преподнес. Но в то же самое время Хёне в своей книге дает документ, направленный рейхсфюреру (Гиммлеру) — шефу Зихерхайт СД, где говорится о том, как был арестован Гарри. Подойти к нему смогли, использовав разные пути. Арест провели за сто пятьдесят метров от того места, куда он должен был прийти.

После ареста у меня была очная ставка с Робинсоном. Гарри начал защищаться, утверждая, что он не разведчик, а партийный деятель. Дома у него нашли шифровки, которые он отправлял в продолжении нескольких лет. Копии шифровок, которые отправлял и получал. Нашли у него три паспорта на фамилию Робинсона. В тридцатых годах он провалился, но пользовался своим паспортом, когда ездил в Швейцарию. Нашли столы, забитые денегами, возник вопрос — откуда он их брал.

Когда его опросили — получал ли деньги от Отто, ответил.
– Да.

Сказал, что деньги принадлежали КПФ.

Очную ставку сделали по моему требованию. Сказал ему — что вы лжете, какие деньги вы от меня получали, от Центрального Комитета. Это были деньги из «Симэкса». Что с ним было дальше, трудно сказать. Его шантажировали сыном, которого арестовали в вермахте. Неизвестно — был ли он расстрелян или нет. Важно то, что независимо от того, что он не был нашим человеком, в

наших интересах нужно было сделать то, чтобы не допустить его ареста^{129}.

Все, что написано в книге, об этом, шито белыми нитками.

Роше еще утверждает:

— Как-то все подозрительно — почему Домб так хорошо жил, к нему не применялись пытки. Да, это правда, что сообщается в книге. Было специальное указание из Берлина — руководящих работников Красного оркестра не подвергать пыткам. Подходить к ним иными путями.

Подвергать пыткам, если речь идет о получении шифра. Дураками они тоже не были, и поэтому мы имеем такие доказательства. Соколы — Мира и ее муж — подверглись страшнейшим пыткам. Когда взяли Венцеля, он подвергался тягчайшим пыткам. Аламо подвергался тоже страшным пыткам, Софья Познаньска подвергалась таким же пыткам. Вывод — шифровальщиков и радистов, если они не переходили на их сторону, подвергали страшнейшим пыткам.

То, что умозрительно утверждает Роше, — подозрительно, почему так относились к Домбу в гестапо, должен сказать, что я считаю для себя самым почетным и самым важным во всей моей деятельности. Роше утверждает, что я пошел на все это, чтобы спасать себя, это идиотизм и абсурд. Каждый день моих действий был последним днем моей жизни перед смертью. Хёне пытается доказать в' своей книге, что Домб хорошо знал, когда надо бежать, когда понял, что из игры больше ничего не выйдет. Это тоже ложь. Дело в том, что 15 августа был арестован гестапо Пориоль, от которого пытками пытались добиться и узнать, что я передал ему для ЦК. Спустя несколько дней была арестована Сюзан Спаак. В то же самое время зондеркоманда раскрыла рацию около Лиона, где, я думал, могли обнаружить копии моих шифровок, которые переправлял после моего ареста. Для меня было ясно — раскроется моя роль и кончится игра. От них тогда нечего ждать пощады. Если нет, побегом еще можно что-то сделать!

После побега я узнал, что ничего раскрыто не было, те, кто знал суть игры — Сюзан Спаак и Пориоль, Гроссфогель, Кац, — держались героически, погибли, ничего не раскрыв.

Получаем в итоге тот финал, что начальник зондеркоманды Паннвиц узнал обо всем только в 1945 г. на Лубянке. А некоторые стараются об этом не вспоминать. Немцы в Западной Германии стараются дело Красного оркестра кончать арестами ноября 42-го г. Это им не удастся, и поэтому эта часть, то, что удалось узнать Директору Центра по поводу Большой игры, об этом надо очень много говорить. Это одно из доказательств победы советской разведки в этой Большой игре.

Конец записи, Варшава, 16.06.1972 г.

Юрий Корольков.

БЕСЕДА С Л. 3. ДОМБОМ, Варшава, 14—17.06.1973 г.

Магнитофонная запись

После того как я получил от наших административных органов извещение о том, что я не получаю разрешение на выезд и соединение с моей семьей, во Франции начались выступления в мою защиту. Выступали люди, принадлежавшие к движению Сопротивления. Были здесь коммунисты, социалисты и в первую очередь оставшиеся в живых члены организации Красной капеллы. Они начали обращаться к польскому правительству дружелюбно, спокойно. Они знали о моем заявлении, в котором я требовал, чтобы в моем деле не было никакого вмешательства со стороны других людей. Но выступавшие с обращением к польским властям утверждали, что они не могут не обращаться, потому что человек, который руководил Красным оркестром во Франции и Бельгии, не является только гражданином Польши. Он руководил сетью советской разведки, которая боролась не только за победу Советского Союза, но и за победу Франции, Бельгии, Англии, всех стран антинацистской коалиции, поэтому для них не может оставаться безразличным то, что со мной происходит. Поэтому очень дружелюбно, сдержанно начались обращения к польскому правительству.