Большой террор. Книга II
Шрифт:
Вышинский: Письма этого у нас нет в деле. У нас есть другое письмо — ваше письмо на имя Троцкого.
Крестинский: Письмо, о котором я говорю, находится у судебного следователя, потому что оно изъято у меня при обыске, и я прошу о приобщении этой переписки.
Вышинский: В деле есть письмо от 11 июля 1927 года, изъятое у вас при обыске.
Крестинский: Там же есть письмо от 27 ноября.
Вышинский: Нет такого письма.
Крестинский: Не может быть… [507]
507
17. Там же, стр. 53.
В дальнейшем, под непрерывным нажимом
Крестинский: Я дал прежде, до вас, на предварительном следствии неправильные показания.
Вышинский:… И потом держались?
Крестинский:… И потом держался, потому что на опыте своем личном пришел к убеждению, что до судебного заседания, если таковое будет, мне не удастся опорочить эти мои показания. [508]
508
18. Там же, стр. 54.
Тут Вышинский обратился к Розенгольцу, который подтвердил, что Крестинский был троцкистом. Крестинскому стало дурно. Вышинский потребовал, чтобы он внимательно слушал. В ответ Крестинский сказал, что сейчас примет пилюлю и почувствует себя лучше, однако попросил не допрашивать его в ближайшие несколько минут.
Вслед за Розенгольцем, свидетельство о «виновности» Крестинского дал и Гринько. Придя в себя, Крестинский продолжал опровергать их показания.
Вышинский: И вот три человека с хорошим отношением к вам, подсудимый Крестинский, говорят то, чего не было?
Крестинский: Да…
После нескольких подобных отрицаний Вышинский спросил прямо: «Когда мы на предварительном следствии спрашивали у вас, как вы говорили по этому поводу?
Крестинский: Давая показания, я не опровергал ни одного из своих прежних показаний, которые я сознательно подтверждал.
Вышинский: Сознательно подтверждали. Вы вводили прокуратуру в заблуждение. Так или нет? Крестинский: Нет.
Вышинский: Зачем вам нужно было вводить меня в заблуждение?
Крестинский: Я просто считал, что если я расскажу то, что я сегодня говорю, что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства. [509]
509
19. Там же, стр. 58-9.
Маклин пишет, что это ясное заявление Крестинского вызвало в зале „гнетущую тишину“. [510]
Допрашивая Крестинского дальше по поводу показаний, данных на предварительном следствии, Вышинский заметил: „Если спрашивают, есть ли претензии, то вам надо было бы сказать, что есть“. Крестинский ответил: „Есть в том смысле, что я не добровольно говорил“. [511]
Тут Вышинский оставил эти вопросы и вновь взялся за свою официальную жертву — Бессонова, который пространно поведал о связях с Троцким. Бессонов добавил, что Троцкий якобы намекнул на необходимость физического уничтожения Максима Горького. Заседание закончилось еще одним диалогом между прокурором и Крестинским, причем Крестинский вновь отрицал свою вину.
510
20. F. Maclean, р. 87.
511
21. «Дело Бухарина», стр. 58.
После двухчасового перерыва, на вечернем заседании, начал давать показания бывший Нарком финансов Гринько. В свое время Гринько был украинским боротьбистом, а в начале двадцатых годов его сняли с поста Наркома просвещения Украины за излишнюю торопливость в проведении украинизации. Как человек с подобным прошлым, Гринько теперь оговорил Любченко и других украинских работников меньшего масштаба — например, заместителя председателя Совнаркома Украины Порайко, —
„Подрывная работа по Наркомфину преследовала основную цель: ослабить советский рубль, ослабить финансовую мощь СССР, запутать хозяйство и вызвать недовольство населения финансовой политикой Советской власти, недовольство налогами, недовольство плохим обслуживанием населения сберегательными кассами, задержками в выдаче заработной платы и др., что должно было привести к организованному широкому недовольству Советской властью и облегчить заговорщикам вербовку сторонников и разворот повстанческой деятельности“. [512]
512
22. Там же, стр. 22.
Эта тема — взваливание ответственности за ошибки и неурядицы советской экономики на подсудимых-„вредителей“ — звучала на протяжении всего процесса. На скамье подсудимых нашлись „ответственные“ за недовольство советских граждан во всех областях жизни.
Подобным образом Гринько стал „виновным“, вместе с Зеленским и другими, за перебои в торговле:
Гринько: В области товарооборота Зеленский и другие вредители в этой области, например, Болотин по Наркомвнуторгу, осуществляли подрывную работу, создавали товарный голод, товарные затруднения в стране… Зеленский по директивам „право-троцкистского блока“ в недородные районы завозил большую массу товаров, а в урожайные районы посылал товаров меньше, что создавало затоваривание в одних районах и товарную нужду в других. [513]
513
23. Там же, стр. 78-9.
Прокурор обратился к Рыкову, и тот подтвердил виновность Крестинского. Но Крестинский еще раз ясно заявил, что ничего не знал о нелегальной деятельности, и последующее вмешательство председательствующего Ульриха не заставило Крестинского сказать что-либо иное.
В свою очередь, показания Рыкова тоже не очень удовлетворили суд, хотя и в другом смысле. В последний период перед арестом Рыков сильно запил и опустился. Его состояние не улучшилось и в тюрьме, где спиртных напитков не давали, но сказывалось тяжелое напряжение от допросов. Во время перекрестных допросов Рыков временами сбивался, перемежая свои ответы бессмысленным хихиканьем, [514] затем снова овладевал собой. В ходе допроса Гринько Рыков говорил сперва туманно.
514
24. F. Maclean, р. 98.
Гринько: От Рыкова я узнал об участии Ягоды в этой организации, но прямой связи с Ягодой не было.
Вышинский (обращается к суду): Разрешите спросить Рыкова? Обвиняемый Рыков, вы об этом говорили с Гринько?
Рыков: Я точно вспомнить не могу, но не могу исключать этого факта.
Вышинский: Значит, вы об участии Ягоды говорили? Рыков: Да. [515]
Потом был поднят вопрос о вредительстве.
Вышинский: Обвиняемый Рыков, вы подтверждаете этот разговор с Гринько насчет вредительства?
515
25. «Дело Бухарина», стр. 73-4.