Большой террор. Книга II

Конквест Роберт

После получасового перерыва комиссия экспертов поддержала точку зрения Вышинского:

«Такое сочетание методов лечения не могло не привести к истощению сердечной мышцы больного В. Р. Менжинского и тем самым к ускорению наступления его смерти.

Эксперты:

Заслуженный деятель науки профессор Д. А. Бурмин. Заслуженный деятель науки профессор Н. А. Шерешевский.

Профессор В. Н. Виноградов.

Профессор Д. М. Российский.

Доктор медицинских наук В. Д. Зипалов.

9 марта 1938 года. Москва». [661]

661

170. Там

же, стр. 536. В источнике стоит «1937 год», но это, очевидно, опечатка. В английском переводе «Дела Бухарина» проставлен «1938 год».

Вышинский затем огласил «признания», сделанные Казаковым на предварительном следствии. Под таким давлением Казаков в конце концов подтвердил свою виновность, и Вышинский смог окончить допрос так: «… поскольку мы имеем определенное заключение экспертизы, а Казаков отказался от своего утверждения о нейтральности этих лизатов, вопрос можно считать исчерпанным». [662]

Суд перешел к допросу последнего из подсудимых — Максимова-Диковского. Он «признал», что в секретариат Куйбышева его устроил Енукидзе, и объяснил, как якобы помогал медикам-убийцам свести Куйбышева в могилу.

662

171. Там же, стр. 537.

После этого Вышинский представил медицинского «свидетеля», доктора Белостоцкого, который присутствовал при последнем заболевании Горького и теперь давал показания против Плетнева и Левина. Наконец, суд заслушал окончательное заявление комиссии экспертов, подтверждающее все обвинения медицинского характера и покушение на здоровье Ежова.

Как мы увидим, свидетельства по поводу этих «врачебных убийств» путанны и неполны. Можно быть уверенным, что все подсудимые были невиновны в измене, заговорщицкой деятельности, шпионаже и вредительстве. С другой стороны, мы можем практически определенно утверждать, что ответственность Ягоды за убийство Кирова была установлена правильно — с той небольшой поправкой, что инструкции на этот счет Ягода получал не от Енукидзе, а от Сталина. Однако в темной истории смертей Менжинского, Пешкова, Куйбышева и Горького почва у нас под ногами не столь тверда.

Прежде всего: были ли они вообще убиты? А если да, то врачами ли — хоть кем-нибудь из врачей?

Сразу же надо сказать, что надежда на силу медицинской «клятвы Гиппократа», обязывающей врачей к профессиональной добросовестности, тут не оправдывается. Действительно: либо пятеро врачей (Левин, Плетнев, Казаков, А. И. Виноградов и Ходоровский) были виновны в предъявленных им преступлениях, либо пятеро других врачей — членов экспертной комиссии, — а также доктор-свидетель Белостоцкий виновны в соучастии в юридическом убийстве первых пяти.

События того времени были во многом повторены в 1952-53 году. Ведь либо участники (или кто-нибудь из участников) пресловутого «Дела врачей-вредителей» действительно ускорили смерть Жданова — факт их реабилитации в атмосфере марта 1953 года, когда преемники Сталина не хотели ворошить старого, не снимает такой вероятности, — либо врач-доносчица Л. Тимашук хотела пыток и смерти своих коллег по профессии. В последнем случае ее вину разделяют члены новой комиссии медицинских экспертов, подтвердившей вину «врачей-вредителей»; эти люди, позднее получившие порицания, фактически были соучастниками действия, которое нормально должно было привести к уничтожению их коллег.

Ни в одном случае врачей нельзя обвинять в том, что они были инициаторами преступлений. Однако деградация гуманной — в этом случае, медицинской — профессии под действием политического террора делает описанные события особенно отвратительными.

Наиболее вероятно, что ни доктора А. И. Виноградов и Ходоровский, умершие при неизвестных обстоятельствах в руках

органов безопасности, ни опозоренный профессор Плетнев, скончавшийся в каком-то штрафном лагере от истощения, ни доктора Левин и Казаков, расстрелянные на Лубянке в подвалах смертников после суда, не совершили никаких приписанных им преступлений. А если даже тот или иной из них что-то и делал, то ясно, что происходило это под исключительным и невыносимым давлением всей мощи государства. В любом случае они могут считаться в определенном смысле мучениками — их судьбой было неизвестное миру, печальное мученичество обыкновенных людей, сбитых с толку и попавших более или менее случайно в сферу политического маневрирования таких лидеров, для которых человеческая жизнь или правда — просто ничто.

Ясно только одно: если «медицинские убийства» и имели место, то выполнялись они по приказам Сталина. Например, Левин, работавший в Кремле, лечивший Сталина и его семью, мог обратиться лично к Сталину после ужасающегоо предложения, сделанного ему Ягодой, — мог бы, если бы не знал, что за кулисами всех действий Ягоды стоял сам Сталин. Заявление на суде, [663] что Левин-де счел приказ одного Ягоды недостаточным, и этот приказ был подкреплен прямым указанием Енукидзе, было полнейшей бессмыслицей. Ведь Енукидзе был тогда намного более слабой и менее внушительной фигурой, чем сам Ягода. Был в СССР только один человек, более сильный, чем Ягода, и способный ему приказывать…

663

172. См. там же, стр. 619.

Вся эта история (если в ней есть крупица правды) — еще один пример того, как слово «Енукидзе» подставлялось вместо слова «Сталин»; ведь такая же подстановка делалась Ягодой в его показаниях об убийстве Кирова.

Существует простой довод в пользу того, что никаких «медицинских убийств» вообще не было. Довод такой: Сталину нужно было еще несколько убийств после Кирова, чтобы обвинить в них оппозицию и разделаться с нею; и он сумел превратить естественную смерть нескольких человек в убийства. Сам по себе довод безупречен — но он полностью негативный и не дает нам возможности решить, как же обстояло дело в действительности. Логика этого довола не идет дальше следующего предположения: «Если смерть Горького и других была естественной, то Сталин мог использовать ее в своих целях».

Противоположный (и не менее общепринятый) довод столь же силен, как и предыдущий. Утверждается, что Куйбышев и Горький были препятствиями для Сталина, а как Сталин умел избавляться от препятствий — известно достаточно хорошо. Предположить, что Сталин и Ягода могли обратиться к методу «медицинских убийств» — значит нисколько не выйти за рамки их характеров, достаточно изученных по другим примерам.

Лучше, следовательно, обратить внимание на детали самого дела.

Прежде всего, есть показания Ягоды на утреннем судебном заседании 8 марта, где он признает себя виновным в умерщвлении Куйбышева и Горького, но не Пешкова и не Менжинского.

Отметим, что в целом первичные показания Ягоды по другим темам выглядят настолько правдоподобно, насколько было возможно в той ситуации. Его рассказ об обстоятельствах убийства Кирова, например, представляется весьма достоверным — за исключением того, по чьему указанию он действовал. Даже по этому пункту Ягода сумел сделать определенный намек, когда обронил при допросе: «это было немного не так». [664] Эта туманная фраза вернее всего должна была быть понята так, что определенное имя опускается или нарочно заменяется другим.

664

173. Там же, стр. 336.