Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Шагин Игорь Игоревич

— Ты милиционер, что ли?

Все взоры окружающих обратились на меня.

— Нет, — сказал я.

— А почему, — он заглянул в карточку, — тебя тогда определили в милицейскую камеру — триста тридцать пятую? В ней сидят мусор'a!

— Не знаю, — ответил я, немного смутившись от полученной информации.

Окружающих — тех, кто получил матрасы, — стали разводить по коридорам этажа. А меня контролёр повёл в противоположное крыло П-образного коридора, где находилась «Кучмовка», к самой последней камере, на серой железной двери которой белыми цифрами было натрафаречено: «335».

Контролёр — худенький паренёк лет двадцати — обычным длинным железным ключом открыл замок

и отодвинул засов на двери. Дверь открылась, и я зашёл в камеру. Из отдушины в стене, которая находилась над дверью и над моей головой и служила местом для лампочки, спрятанной за решёткой, пробивался еле видный жёлтый свет. В камере был полумрак. Она была примерно два с половиной метра в ширину и четыре с половиной — в длину. Потолки высокие — до трёх с половиной метров. На противоположной двери стене — большое окно, за фрамугой которого была железная решётка из толстых прутьев. А со стороны камеры в железном квадратном каркасе с одной стороны на петлях, а с другой — на скрытых болтах красовалась мелкая сетка наподобие рабицы, плетённая из пятимиллиметровой стальной проволоки и окрашенная в белый цвет. За окном было темно. Справа от меня находилась параша с рыжей плиткой на полу и белой — на полустенке чуть больше метра высотой и двадцать сантиметров шириной, отделявшем туалет от жилого помещения камеры. В предусмотренном месте вместо деревянной двери висела склеенная из пакетов клеёнка, прикреплённая с другой стороны проёма на гвоздик. Рядом торчал обожжённый газетный фитилёк. По левую руку от меня, чуть дальше от двери, в углу возле которой стояли мусорное ведро и веник, был расположен под стеной железный стол сантиметров пятьдесят шириной и под два метра длиной, накрытый двумя разными кусками клеёнки. На столе стояли кружки и другие предметы кухонной утвари. Под крышкой стола были железные отсеки, из которых были видны краешки мисок. Во всю длину перед столом была прикреплена к полу железная лавочка с деревянным верхом сантиметров двадцать шириной. Над столом была кафельная плитка, под столом стояли в ряд коробки с продуктами. Стол упирался в двухъярусную нару. По правой стене было в длину две двухъярусные нары. Под окном что-то вроде тумбочки, на которой стоял маленький, чёрно-белый, с вытянутой антенной телевизор. Нижние нары были завешены простынями по типу шторок. С правой стороны двое верхних нар были пустыми, застеленными старым, по типу армейского, одеялом и газетами. На левой верхней наре спал человек, укрытый таким же одеялом с головой. Камера была шестиместная, но в ней находилось четыре человека.

Я стоял в проходе с пакетом в руке и матрасом перед собой (даже скорее с подматрасником, немного набитым ватой), замотанной в него такой же подушкой, старым армейским синим одеялом и двумя серыми простынями и наволочкой, глядя по сторонам и перед собой.

Был уже явно поздний вечер, и люди, находившиеся в камере, спали. Однако после того, как дверь открылась и закрылась, очень медленно в камере стало происходить оживление. На верхней левой наре из-под одеяла высунулась голова. На двух нижних, ближних ко мне, отодвинулись шторки, и с двух сторон на меня смотрели два заспанных лица. Потом отодвинулась шторка на правой нижней наре у окна. Из-за шторки появилось большое, широкое, с обвисшими щеками и толстыми губами лицо с редкими чёрными волосами, грушевидным носом и мешками под глазами. Это был мужчина лет пятидесяти. Он с трудом пытался сесть. Ему мешал огромный шаровидный живот, выдувавшийся из-под белого нижнего белья или пижамы. Все молчали.

— Ложи матрас на пол, — прохрипел он, — и садись вон туда, на край лавочки.

Я сразу подумал, что это, вероятно, пахан, и сделал, как он мне

сказал.

— Откуда ты? — прохрипел тот же голос.

Я сказал, что меня привезли с ИВС.

— А сколько ты там был?

Я сказал, что больше трёх месяцев.

— А что у тебя за статья?

Я назвал те, которые помнил.

— А чего сюда? Ты мент?

— Нет, — ответил я.

— А может быть ты адвокат?

— Нет, — сказал я.

— Ну ладно, — сказал хриплый голос, — поговорим об этом позже. Мы менты, и, хотя мы мусор'a, но в тюрьме мы живём по тюремным законам и по понятиям, хотя они у нас немного свои.

— Поэтому запомни, — продолжил другой, значительно моложе и намного менее упитанный человек, — газетка на решётке лампочки называется тучкой, большая ложка — веслом, маленькая кружка — малышкой. И не называй по-другому, чтобы мы к этому не возвращались. Идёшь в туалет — зажигаешь фитиль, садишься на парашу, включаешь воду и говоришь «не ешьте».

— Ладно, потом об этом расскажешь, — вмешался хриплый голос, — и всё-таки: почему же тебя сюда посадили? Ты директор фирмы?

— Да, — сказал я.

— Юридической?

— Нет!

— А какой?

— «Топ-Сервис».

— А зовут тебя как?

Я сказал, что Игорь.

— А фамилия твоя Шагин?

— Да, — ответил я.

— Так, быстро! Ты давай полезай на верхнюю нару, — сказал он тому, кто спал напротив него, — а ты, Море, давай быстро вари чай!

— Спасибо, — сказал я, — можно, я сразу лягу спать?

— Как скажешь, — сказал Сергей (так звали этого тучного человека с хриплым голосом).

Мы попили чаю. Сергей оказался бывшим прокурором одного из районов Киева, отсидевшим в лагере уже пять лет и приехавшим на пересмотр дела.

«Море» (он служил на море) — двадцатидвухлетний парень — был бывшим таможенником. Двое других ребят — один постарше, другой помладше — были следователем и ППС-ником. Я сказал спасибо за чай, застелил верхнюю нару и лёг спать.

— Завтра я всё выясню, почему тебя сюда посадили, — сказал Сергей.

На следующее утро я проснулся от передвижения по камере. Сергей-прокурор и двое тех, что помладше, среднего роста, ещё спали. Море сказал мне шёпотом «доброе утро». Я ответил ему и добавил, что у меня есть мёд и нет кружки. Море сказал, что мёд пригодится, а кружку он мне уступит свою. Набрал в «тромбон» («литряк» — литровую железную кружку) воды и опустил в неё кипятильник.

— Как тебе в тюрьме? — спросил Море.

Я сказал, что у них тут нормально.

Пока закипал литряк, проснулся Сергей. Море и ему предложил чай.

— Как спалось? — спросил Сергей.

Я сказал, что первый раз за три месяца выспался. Ребята имели представление об ИВС. Но каждый из них находился там не более двух недель.

Через некоторое время проснулись и другие два соседа. Сергей включил телевизор. Море сказал, что у них курят у двери, так как Сергей и двое других ребят (Море перечислил их имена) не курят. В СИЗО можно было сигареты с фильтром, и Море угостил меня одной. Однако попить чаю мне не удалось.

Дежурный постучал ключом по двери и сказал:

— Шагин, с вещами!

— С вещами? — переспросил удивлённо Сергей.

— С вещами! — повторил дежурный.

Едва я успел свернуть скатку (матрас) и попрощаться с ребятами, как дверь в камеру открылась.

— Ещё увидимся, — сказал мне Сергей.

И я вышел на коридор.

Передо мной было большое окно. Было раннее летнее утро, и первые солнечные лучи падали во двор тюрьмы. Я держал перед собой скатку, а на запястье висел полиэтиленовый пакет, в котором были комплект сменного белья, мыло, зубная паста и зубная щётка. Мёд я оставил Морю.