Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

Шагин Игорь Игоревич

Так время протянулось до ужина. Я сидел на лавочке, иногда курил — когда мне оставлял Студент. На протяжении этого времени последний ещё несколько раз бил в дверь, но 'oпер не появлялся.

— Во мусор'a мутят, — говорил Студент, — обычно 'oпер приходит сразу.

Так же прошёл ужин. В камере был телевизор, но он принадлежал Александру, который его не включал. Вечером каждый занимался своими делами: кто писал (может быть, по делу), Студент с Вовой на Вовиной наре играли в нарды. Я оставался сидеть на лавочке.

Вечером открылась дверь в камеру — корпусной проводил проверку.

— У нас

семь человек, — сказал Студент. — Командир, делай давай что-то.

— Я знаю, — ответил корпусной.

Через несколько часов все легли спать. А Сергей — худощавый парень, который спал на верхней наре над Сашей и раз от разу прислуживал ему, — повесил газетку на решётку лампочки.

— Смотри аккуратно, телевизор не задень! — сказал ему Саша.

Телевизор был небольшой и висел почти в углу над дверью, оплетённый верёвочками и привязанный за верёвку к решётке отдушины. Как я уже говорил, телевизор был Сашин и располагался в самом удобном для последнего месте.

В камере стало мрачно. Все разместились по своим нарам, я же продолжал сидеть на лавочке. Время тянулось медленно. За решёткой за окном было уже совсем темно, и только вдалеке в окнах многоэтажки светились огни, так напоминавшие о доме…

Ближе к полуночи тюрьма начала оживать. Стали слышны отголоски стучания — «два по два» в стены.

Кто-то крикнул:

— Опа-па, пять семь (57), ответь!

А потом разговаривал через окно с этой камерой.

— Тюрьма-тюрьма, дай погоняло! — прокричал голос.

— Пидарас! — где-то ответили из камеры.

— Принимай!

— Дома, — подтвердил где-то голос.

И по стене эхом, как мурашки по телу, пробежала мелкая кулачная барабанная дробь. К утру голоса стали стихать, а тюрьма — погружаться в сон. Забрезжил рассвет, и где-то вдалеке стали слышны звуки проезжающих машин. По коридору стал ходить дежурный и заказывать людей из камер на суды. К камере подъехал раздающий сахар и хлеб. С верхней нары, что над Саней, спустился Сергей.

— Нас семь человек, — сказал он выдающему.

После чего в пластиковую баночку и в несколько кружек было насыпано шесть порций сахара, а моя порция — на газетку.

— Хлеб не нужен, — сказал выдающему Сергей.

Открылась дверь, и прошла проверка — корпусной посчитал спящих людей по головам и ногам. Потом подъехала баланда, которую Сергей отправил словом «Проезжай».

Потом Сергей слез с нары, намочил тряпку и протёр плиточный пол в камере. Я сказал ему, что помою туалет, и спросил, есть ли щётка. Тот посмотрел на меня с недоверием и сказал, что помоет сам — он за это получает сигареты.

Через некоторое время камера стала просыпаться и в ней снова наступило заметное оживление. Вместо «доброго утра» Саша сказал Сергею, что тот плохо навёл порядок, отыскав на полу хлебные крошки или что-то вроде того:

— Вместо сигарет будешь курить хуй, замотанный в газету!

Были ли там крошки или не было, но Сергей молча слез с нары, намочил тряпку и исправился.

В этот день всё было примерно так же, как и в предыдущий, за исключением того, что Студент предложил мне поспать на своей наре. Это же предложил мне и Володя. Поскольку Студент был первым, то я разместился на его месте и уснул. Но проспал недолго, ибо дежурный снова заказал

меня без вещей. В этот раз меня водили фотографироваться — в профиль и в анфас, держа бирку с номером в руке. Потом была баня, и прапорщик по имени Игорь отвёл всю камеру на второй этаж. В банное помещение вела железная дверь с засовом и глазком. В предбаннике, облицованном половой и кафельной плиткой, у стены были скамейка и вешалка с торчавшими из неё деревянными колышками. Дальше, через дверь, обитую жестью, был вход в баню. Студент о чём-то переговорил с прапорщиком-банщиком Игорем, и меня вывели в соседнее «баландёрское» помещение на подстрижку.

— Как стричь? — спросил меня маленький худосочный парикмахер с биркой на пиджаке.

Я сказал, что налысо.

Баня была также облицована половой и кафельной плиткой — где побитой, а где отколотой по углам. Хотя стояло лето, горячая вода была. Температура её регулировалась одним краном на трубе у стены, и на всех хватало сосков с грушевидными, в мелкую дырочку наконечниками. Саша занял место у стены, остальные же расположились по всей ширине бани. Примерно через двадцать минут прапорщик-банщик постучал ключом по двери и сказал: «Заканчиваем».

Мы вернулись в камеру, где оставшийся день и следующая ночь прошли для меня так же, как и вчера.

Утро следующего дня ничем не отличалось от предыдущего, за исключением того, что была суббота и не было слышно голоса дежурного, заказывавшего на суды. Так же Сергеем был получен сахар и наведён порядок в камере. В этот раз я воспользовался нарой Володи и проспал до двенадцати часов. Араб предложил мне спагетти, и в этот раз я не отказался. Араб ел один раз в день. Он дал мне и свой литряк, а кипятильником поделился Александр. Спагетти в передачах, как и другие сыпучие продукты, подлежащие варке, не пропускали, и Араб привёз их из РОВД. Когда я сварил макароны и хотел было достать кипятильник из кружки, Саша удержал мою руку.

— Смотри, — с серьёзным лицом сказал он.

И, достав кипятильник, с шипением опустил его в кружку.

— Понял? Не спеши, дай остыть!

Я с таким же серьёзным лицом сказал, что понял, и поблагодарил за консультацию.

То, что я в камере находился седьмым, уже не раздражало, а даже подзадоривало сокамерников. От Студента вовсю сыпались обвинения в адрес мусор'oв и их муток. Он говорил, что такого, чтобы дежурные вот так морозились, а 'oпер третьи сутки не подходил к камере, не просто не видел, а даже не слышал о таком!

На следующий день я, как и в предыдущий, сходил с ребятами на прогулку. А до этого два дня подряд вынужденно пропустил прогулки по причине вывода меня на снятие отпечатков пальцев и фотографирование.

Прогульщиком был высоченный молодой прапорщик по прозвищу дядя Стёпа. Дворики для прогулки были на крыше тюрьмы, и туда вела в противоположном конце коридора бетонная лестница, которая соединяла все этажи. Дворики были разных размеров — от небольшого (1,5 на 3 метра) до 5 на 10 метров (в которых гуляли камеры на 50 человек). Дворик был с бетонным полом, набросанным на стены мелкой крошкой цементом и решёткой с сеткой-рабицей над головой. На перегородках находились выходы отдушин из канализационных труб, поэтому в воздухе стоял стойкий запах канализации.