Большой вальс

Арсеньева Ольга

...Поздно вечером, едва дотерпев до означенного срока, журналисты собрались на пресс-конференцию. Уж кому-кому, а им призыв к сохранению Веры и Тайны показался настолько невразумительным, что ни прогулках на яхтах, ни изыски праздничного стола не способны были возбудить аппетит, а красота двух юных пар - усладить взоры.

– Я счастлив и устал. Поручаю моему другу Даниэлю Дювалю, а на сегодня пресс-секретарю, ответить на ваши вопросы. Если он что-нибудь упустит, я обязательно поправлю, - объявил Остин, заняв место рядом с Алисой. Алиса под столом незаметно сжала руку мужа.

В эту ночь представители "гласа общественности"

узнали многое - про мастерство Динстлера и то, как была спасена Алиса, про Зуева, Остапа Гульбу и Алексея Козловского. Про невероятное переплетение земных судеб. Но почти все почувствовали глухую стену, которую невозможно было пробить каверзными вопросами. За оградой молчания, хранимого Остином и Дани, остался Пигмалион с его запредельными экспериментами и связанная с ним история Тони, Максима, Виктории.

– Это чудо, что мои девочки так удивительно похожи друг на друга. Но разве не похожи они на юную Алису, а мой сын Алексей - на меня? А если изволите заметить, - Бейлим Дали Шаха можно было бы счесть родным братом некоего Азхара Бонисандра, погибшего тридцать лет назад.

По рядам пошли фотографии, вызвавшие жадный интерес. Но и они до конца ничего не прояснили, а лишь возбудили дополнительное любопытство. Однако никто из присутствовавших журналистов не мог бы пожаловаться, что не набрал сенсационной информации за эти часы больше, чем за всю предыдущую карьеру.

– Мне бы не хотелось сразу оказаться банкротом, потеряв весь капитал загадочности, а вас оставить без надежды на новые сенсации. Припрячем, Дани, кое-что для будущего, которое, отнюдь не утратит интереса к чудесному, - сказал Остин, закрывая встречу.
– Возможно, вам многое удастся разгадать самим - ведь все мои тайны перед вами!
– Распахнув двери в сад, Остин кивнул на танцующие пары.
– Присмотритесь повнимательней, разве они не подстегивают вашу фантазию, господа художники?

Большой танцевальный круг образовался на месте "банкетного зала". Столики с напитками и десятом перенесены на лужайки, в ветвях огромных деревьев зажглись гирлянды цветных фонариков, а в центре, на возвышении, расположился оркестр с высоким, развернутым лицом к публике дирижером. Он дирижирует спиной к оркестру, он изображает Штрауса - изящный человек с тонкими усиками и длинными черными кудрями! Вот он взмахом палочки устанавливает тишину и по ней, как по белому листу, осторожно и трепетно начинает выписывать знакомую мелодию.

– Вы так и не объяснили нам, Остин, что для вас значит этот вальс? шепнул Брауну, взяв его под руку, граф Лукка Бенцони.

– Все. Все самое лучшее, что сбылось или могло сбыться. Что случается в жизни, или что можно придумать самим. Смотрите! Разе это не сказка?!

В освещенное прожекторами пространство выплыли две пары - почти бестелесные, почти невесомые и прекрасные, как видения. Они кружили все быстрее, уносясь в волнах музыки, в метели розовых лепестков, в белой пене свадебных кружев и безоглядном счастье, которому, казалось, не будет конца.

...Разве не эта картина мерещилась тебе в последнюю ночь, инвалидка Анатольевна, синеглазая Вика: залитый светом танцевальный круг в ночном парке и плывущие в объятиях любимых белее феи? Смотри, это все уже случилось! Не с тобой, не с сыном твоим, но случилось же! С той, что получила в наследство твое имя, а, может быть, и неизрасходованную, причитающуюся тебе, долю счастья. И твоего, Ехи - Пигмалион,

да и всех те, кто сумел затеять и осуществить непростой спектакль в честь побеждающей Радости, Любви и Красоты...

– Мы победили, Лизанька. Мы все, кто верит в закон сохранения Добра и Счастья.
– Остин позволил Алисе вести себя с праздника и уложить в постель. Из сада доносилась музыка, смех, оживленные голоса, треск бенгальских огней, перезвон бокалов.

– Вот видишь, милый, а ты собирался умирать!
– Алиса пошире открыла балконную дверь и отмерила в стаканчик сердечные капли.

– Выходит, теперь уже можно?

– Э-э, нет! Смотри, что я тебе покажу...
– Алиса подняла рукав голубого праздничного платья, показывая исколотую вену.

– Это ещё что?
– недоуменно приподнялся Остин.

– Это значит - ещё не конец!

Праздник на Острове оставил за бортом двух человек, причастных к событиям. Один из них двигался к каннскому причалу на быстроходном катере в сопровождении молчаливого эскорта. Два угрюмых человека арабской наружности транспортировали на берег немного пасмурного, празднично одетого европейца. В петлице смокинга серебрилась крошечная розетка - белый металл, выгнутый в виде цветка или антенны.

Картье извлекли чуть ли не из-под венца и унесли к морю молчаливые силачи. Вначале он пытался сопротивляться, но сообразив, что топить его бандиты не собираются и даже проявляют щепетильность в сохранении парадного костюма, успокоился. А по мере того, как удалялся от праздненства уносивший его катер, молодой человек погружался в сосредоточенную задумчивость. Над уносившемся к горизонту Островом поднялось праздничное свечение. Но совсем о другом говорило оно воображению Картье: знак, знак оттуда. "Если бы я остался там, то над морем повисла бы радуга".
– Он с облегчением вздохнул, друг прозрев, как неудачно складывался его путь к венцу. "Знаки" так и сыпались, а он пренебрегал ими, согласившись на вариант свадьбы, угодный Антонии, смирившись с её холодностью и небрежным сообщением о сыне...

– Благодарю, что не оставила меня, мама, удержав силой от роковой ошибки, - прошептал Феликс и по-дружески распрощался н причале с конвоирами, которых уже начал принимать за посланцев другой цивилизации. парни поняли его любезность по-своему - "Ничего не надо. Денег не надо. Прогулка оплачена", - коротко сообщил один из них, пряча за спину руки.

А на другом континенте встречал рассвет посеревший от бессонницы Кассио. Собственно, он и не ведал, что солнце уже поднялось, засидевшись в своем "бункере". Под дулом незримого орудия столпились в белом круге мишени пластилиновые фигурки тех, кто сейчас танцевал на Острове мерцающих огнях праздничного фейерверка. Обреченные торжествовали, поминая его имя с развязной насмешкой. Кассио со стоном откинулся в кресле.

– Ну, как дела у всесильного Карабаса-Барабаса? Я вижу, представление не ладится, артисты явно бунтуют.
– Тот единственный, кто имел право появляться здесь, вырос у стола, изучая комбинацию Кассио.
– Или ты изменил финал, решив вызвать на поклон счастливые пары влюбленных?

– Ах, пустяшная забава, способствующая пищеварению.
– Кассио развернулся к гостю, заслоняя собой "игровое поле".
– Что у тебя?

Альконе пристально посмотрел в насмешливые глаза собеседника и, осененный догадкой, резко отодвинулся, открывая проигранную партию.