Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
А вот и пациент — вернулся с тремя образчиками своих творений и позолоченной шариковой ручкой:
— Вы пришли за одной дарственной надписью, а получите от меня целых три.
— Мне, право, неловко, — сказала Франсуаза.
— Вдобавок я надпишу их той самой ручкой, которой пишу обычно первые строки.
— О! — только и произнесла Франсуаза, как бы давая понять, что переполняющая ее признательность до того безмерна, что не может быть выражена средствами двухтысячесловного лексикона.
Он попросил ее повторить по буквам свою фамилию, снова уселся в кресло и принялся надписывать книги — с таким видом, будто
— Вот! — сказал он, протягивая Франсуазе жития святой Агнессы, святого Анатолия и святого Ансельма.
Она взяла наугад «Житие святой Агнессы», испещренное на форзаце длинными красными строчками:
«Мадемуазель Анн-Мари Пажине, верной и очаровательной читательнице из Шартра, это образцовое житие юной девы из Салерно, в надежде на то, что оно заинтересует ее так же, как и предыдущие мои сочинения, и что ее молодость сумеет почерпнуть в нем добрую надежду, мужество, доверие и веру. В память об ее посещении скромного труженика Пера, с сердечной признательностью — Автор».
Треть страницы занимала подпись с заглавносимволическим большим «С».
— Очень любезно с вашей стороны, мэтр, я поистине счастлива, что смогла наконец увидеть вас воочию, после того как долго пыталась составить о вас представление по вашим книгам. Ведь не секрет, что когда обнаруживаешь за художником человека, тебя частенько постигает разочарование! Я слышала, что сладкоречивый Расин был отъявленным негодяем, а Виктор Гюго совсем незадолго до своих всенародных похорон играл со своими служаночками в шаловливого дедушку…
Неуверенно покосившись круглым глазом, труженик Пера запрокинул голову и, поглаживая ноздри, изрек:
— Дитя мое, надобно понимать, что о художнике не всегда следует судить в соответствии с теми же моральными критериями, что и…
— Согласитесь, мэтр, вот так вдруг узнать, что кроткий Верлен запойно пил и развратничал с Рембо, а эстет Оскар Уайльд приставал к молоденьким докерам в Лондонском порту, — нешуточная встряска для чистой девушки, воспитанной под сенью одной из главных святынь христианства [23] !
23
Шартр славится своим готическим собором постройки XII–XIII веков, Нотр-Дам.
— Разумеется… — проблеял мэтр, чувствуя себя все неуютнее.
— Это все равно как если бы она узнала, что вы, к примеру — в промежутке между двумя житиями — развелись, чтобы с большим удобством принимать у себя несовершеннолетних котиков.
Жан Сиберг потек. Впечатляющее зрелище: точно так же выглядел бы упырь, зажатый между распятием и долькой чеснока. Длинное тело скрючилось в кресле, длинный нос удлинился еще больше, длинная шея втянулась в грудную клетку, а челюсть, отвалившись, уперлась в ключицы. И из этой бесформенной груды раздалось кваканье, исполненное слабосильного возмущения и сильнейшей паники:
— Ка-ак?.. Ка-ак?.. Ка-ак?..
Франсуаза созерцала творение рук своих, обуреваемая смешанным чувством безмерного отвращения к своему дурному поступку и живейшего облегчения от того, что попала в яблочко.
На какой-то миг отвращение возобладало над облегчением, и она едва не бросила свою затею. Но полураспавшийся остов
Нет, надо идти до конца: взялся за гуж — не говори, что не дюж, а доход не бывает без хлопот.
Она залилась краской, но выдержала дикий взгляд скорчившегося и с небрежным видом принялась листать «Житие святого Ансельма».
— Разумеется, те времена, когда развод подвергался суровому осуждению, а растлителей маленьких мальчиков вздергивали на дыбу, слава Богу, миновали. У нашего общества в целом взгляды широкие. Я повторяю: «в целом», поскольку, к сожалению, похоже, что в глазах отдельных лиц — в частности, отдельных престарелых, отличающихся религиозной нетерпимостью и стойкими предрассудками, — былые табу по-прежнему нерушимы. И если такая вот консервативная личность оказывается родной матерью разведенного и растлителя, если она считает своего сына примерным семьянином и наделяет его нравами столь же непорочными, сколь и у его жизнеописуемых, то внезапное прозрение может нанести такой удар…
Изжелта-синий Сиберг выпрыгнул из кресла и вырвал житие Ансельма из удушающих объятий гадюки, пригретой на его чересчур доверчивой груди.
— Отдайте мне это! — глухо проквакал он. — Что… Как… Чего вы добиваетесь?
— А вы не догадываетесь? — охрипшим от стыда голосом проговорила гадюка.
— Вы омерзительная маленькая…
— Вопрос не в этом. Вопрос в том, что, если ваша уважаемая матушка…
— Оставьте маму в покое!
Восклицание любящего сына повергло Франсуазу в смятение, и совесть чуть не погнала ее на попятный. Но она сказала себе: «Это ради Жоржа», — и с пылающими щеками и со струйками пота между лопаток, стараясь как можно точнее воспроизвести циничное добродушие так называемого Юбло, ответила:
— Я бы рада, но мое молчание — золото…
И одарила любящего сына коварной улыбочкой а-ля Юбло, отметив про себя, что для достижения стопроцентной убедительности ей еще работать и работать.
Тем не менее Сиберга ее слова, похоже, убедили. Он взирал на нее с многообещающим омерзением:
— Примите мои поздравления, мадемуазель! У вас чудненькое ремесло!
— Ах, мэтр! — вскричала Франсуаза, отбросив на мгновение манеры Юбло, — уверяю вас, мэтр, это не от хорошей жизни, и если бы не…
— Сколько?
— Знали бы вы, как мне это нелегко!.. Я очень не хотела бы, чтобы вы подумали, будто в моих привычках…
Возмущение пополнило лексикон Сиберга:
— Прошу вас! Не присовокупляйте к мерзости шутовство, к гнусности кривлянье, к низости плоские остроты — и покончим с этим! Сколько? Но только не считайте меня богаче, чем я есть на самом деле!
— Ни за что на свете, мэтр, я не хотела бы злоупотреблять вашим терпением! И если бы не острейшая необходимость…
Наконец она назвала сумму [24] . Хозяин взвился.
24
См. примечание в Прелюдии. (Прим. автора.)