Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Шрифт:
— Я, конечно, извиняюсь, — молвила Жоржетта, — но раз я кончила комнату и не могу заняться кабинетом, то что мне делать?
— Что хотите… Знаете что, сходите-ка мне за газетой.
— За какой?
— За любой.
— Не знаю, найду ли такую, — обиженно отозвалась Жоржетта.
У нее появилось смутное ощущение, что поход за газетой не продиктован никакой особой необходимостью — если не считать таковою желание хозяина услать ее подальше. Тем временем Сиберг вовсю стучал на машинке, не обращая на нее больше никакого внимания. Она сухо ответила,
«Афанасий в экстазе ожидал зова Господня…» — легко печатал Сиберг. Проклятье вот-вот снимется, наконец-то с него спустит свой дурной глаз этот святой, которого он уже не мог видеть: Афанасию оставалось каких-то несколько строчек, он не перевалит за 205-ю страницу, «…и зов Господень прозвучал».
Одновременно с телефонным звонком. Сиберг помянул Всемогущего, хлопнул по бокам машинку, которой это уже начало надоедать, снял трубку и нелюбезно произнес:
— Алло!
— Алло, мэтр?
— Опять вы! — пробурчал он.
То была она.
— Уж и не знаю, как перед вами извиняться, мэтр…
Этот лицемерный голос! Голос, который словно заламывает в отчаянии руки!
— Так и не извиняйтесь! И не называйте меня «мэтр»! — прорычал он, хлопая по бокам машинку, которая и без того уже была на взводе, а теперь и вовсе обозлилась и решила при первом же удобном случае заклинить свои табуляторы.
— Мне неловко, я чувствую, что беспокою вас… Похоже, вы немного нервничаете. Если вы предпочитаете, чтобы я позвонила несколько позже…
— Говорите, что имеете сказать, да поторопитесь: сейчас вернется моя служанка, и мне бы не хотелось, чтобы она…
— Ну разумеется! Уж я-то знаю, что это такое!.. Вы, конечно, догадываетесь, для чего я позволила себе вам позвонить?
Сиберг, набрав в грудь побольше воздуха, произнес, чеканя слова и давая им веско упасть:
— Послушайте-ка меня, мадемуазель… Пажине: деньги у меня кончились. Понимаете? Кон-чи-лись! Или вы думаете, что я их печатаю?
— А ваши книги? А Афанасий?
— С Афанасием я до сих пор еще не разделался! И все из-за вас! Как вы думаете, легко ли сосредоточиться в промежутках между вашими телефонными звонками и встречами с вами в музеях?
— Уж поверьте: если б это зависело только от меня!..
— Встаньте-ка на мое место, черт побери!
— Я на нем уже стою! Как раз поэтому мне и необходимо еще…
— Ни гроша! Вы слышите?
— …на двадцать пять процентов больше, чем в прошлый раз.
— Как? Как? Как?
— Да-да, я понимаю.
— Нет, но у вас что-то с головой? Нет, но вы отдаете себе отчет… Где я, по-вашему, возьму…
— Я к вам не с ножом к горлу: скажем, послезавтра, в четверг, в шестнадцать часов, в музее Человека.
— О-ля-ля! Ля-ля!
— …у скелета питекантропа.
— У скелета питекант… О небо, чем я перед тобой провинился?
— Что такое? — оскорбилась так называемая
Столь грязное обвинение оказалось последней каплей, и Сиберга прорвало.
— Вы с вашими музеями! — зарыдал он. — Видеть больше не могу эти музеи! Ненавижу музеи! От ваших музеев меня тошнит! Понимаете?
— Еще как понимаю! Знали бы вы, как я вас понимаю!
— В мире есть и другие места помимо музеев! Не знаю, ну там парки, скверы…
— Ну конечно же! Вы совершенно правы! Это куда веселее! И почему вы раньше не предложили? Всякий раз, когда у вас появятся мысли по усовершенствованию наших встреч, наподобие этой, высказывайте их без колебаний. Итак, по-прежнему послезавтра, в четыре часа пополудни, но в Люксембургском саду. Перед Кукольным театром.
Она дала отбой. Сиберг бросил дьявольскую трубку на адский рычаг, вырвал из машинки страницу 205, на которой, с удобством устроившись на тончайших листах бумаги, вдобавок проложенных копиркой, треклятый Афанасий ожидал в экстазе, скомкал ее и швырнул в корзину для бумаг, тут же опрокинул корзину, потом разодрал записную книжку, сломал шариковую ручку, распотрошил фломастер, раздавил вечное перо, разодрал свой бювар, истоптал свой коврик, бухнул кулаком в стол, изорвал свой «Малый Ларусс» в мелкие клочки и рассеял их по ветру [26] , и наконец осыпал ударами бока пишущей машинки, которая, потеряв терпение, тотчас отказала, даже не подумав подать, как это предусмотрено трудовым законодательством, заблаговременного письменного предупреждения.
26
«Сею по ветру (знания)» — девиз издательства «Ларусс», помещаемый на переплетах энциклопедий и словарей.
Запыхавшийся, с разламывающейся от ненависти к Гадюке и от денежных забот головой, он не услыхал стука в дверь и не пригласил войти, вследствие чего с газетой под мышкой вошла Жоржетта.
— Смотри-ка! — удивилась она, — у вас был сквозняк?
Она положила газету на письменный стол посреди обломков ручек и клочков «Лapycca».
— Вот газета, — объяснила она, указывая на газету. — Я так и попросила: любую. И мне ее дали.
— Спасибо, — отозвался Сиберг, усиленно думая: «Где взять денег?»
— Так я могу убирать в кабинете?
— А? Нет!
Деньги… деньги…
— А уборка бы тут не помешала! — заметила Жоржетта, обозревая поле битвы. — Вы не читаете газету?
— А? Нет!
Деньги… деньги…
— Тогда, может, я ее почитаю — мне все равно нечего делать.
— А? Да!
Деньги… деньги…
Жоржетта пренебрегла всевозможными геноцидами, массовой резней, должностными преступлениями, заговорами, государственными переворотами и покушениями, которыми полнились дипломатические страницы этого издания, а сразу погрузилась в хронику происшествий.