Болтун. Детская комната. Морские мегеры

Дефоре Луи-Рене

— И когда после уроков мы готовим задания, то старательно выучиваем новый материал и делаем упражнения единственно ради хороших отметок: идя навстречу требованиям преподавателей, мы обеспечиваем себе приятное освобождение от наказаний. Точно так же во время классных занятий мы болтаем о посторонних вещах не для того, чтобы избавиться от чувства порабощенности, а для того, чтобы его усилить. И если затем приходится каяться перед лицом более робких одноклассников, которых учитель ставит нам в пример, мы не испытываем бессильной ярости побежденных и даже не думаем протестовать, ибо эта недозволенная болтовня и была рассчитана на то, чтобы подставить себя под

удар.

— Постой, постой! Не кончится ли это тем, что вы начнете отождествлять учителей с уставом, а устав с учителями?

— Конечно, все функции, какие учителя берут на себя, присвоены ими самочинно. Однако сами учителя считают, что мы попали бы из огня в полымя, если бы избавились от их опеки, — ведь, не будь подлого давления с их стороны, обязательств, которыми они нас опутывают, и всевозможных наказаний, которым они подвергают нас за нарушения дисциплины, от устава не осталось бы даже названия, а коль скоро мы больше не имели бы права назвать его уставом…

— …он попросту прекратил бы свое существование? Стало быть, подчинение этим прохвостам, этим учителям-мучителям — лучшая гарантия вашего подчинения уставу?

— Хватит, Поль, надоело! Этот твой Жак, твой устав, учителя… ты хочешь нас со свету сжить?

— Ладно, ладно! Больше ни слова об уставе.

— Скажи уж честно, Поль: больше ни слова о том, чтобы заставить говорить Жоржа! Смирись со своим поражением, признайся, что ты рассчитывал пронять Жоржа, изводя его, как и всех нас, нудными софизмами, но он выстоял, он не проронил ни звука, хотя в какой-то момент, во время этой красочной сцены в коллеже, когда ты подсунул ему роль преподавателя и Жорж пару раз поморщился, могло показаться, что он готов клюнуть на твои фокусы! Сознайся, Поль: ты просчитался! Сделаем лучше по-другому: сами попробуем молчать. Увидишь, Жорж не сдержится и в свою очередь попытается вытащить нас из молчания, но не сможет этого добиться, пока не заговорит!

— Так он теперь все знает! Неужели ты, простофиля, надеешься переиграть Жоржа, заранее открыв ему карты?

— Разве из того, что я вижу цену всем этим жалким ухищрениям, этим сразу же бросавшимся в глаза ловушкам, которые ты понаставил в своих пространных речах, следует, что я непременно проиграю? Думаешь, если твои слова не смогли выбить Жоржа с его позиций, так мои заставят окопаться еще глубже? Как же ты наивен! Мы уже видели, чего ты добился мудреными рассуждениями насчет устава — и то сказать, чем не предмет для казуистики? — видели, как все они кончались пшиком, а потом и вовсе захлебнулись, встретив отпор Жоржа, сумевшего, как это для нас ни грустно, сохранить полное самообладание!

— Хорошо, будь по-твоему. Объявляй нам правила новой игры!

— Игра будет та же самая, но мы поменяемся ролями. Пусть теперь Жорж заставляет говорить нас.

— Жорж научен горьким опытом Поля. Не думаю, что он согласится!

— К тому же, мы только что это видели, он предпочитает роли без слов!

— Ты лучше скажи, кого объявят победителем: Жоржа, который, разговаривая с нами, заставит нас говорить, или нас, которые, не разговаривая с ним, заставят говорить его?

— Поймите наконец: когда мы хотели победить Жоржа с помощью слов, ошибочно считая, что этого оружия достаточно, ему, видимо, было совсем нетрудно противопоставлять свое молчание нашей болтовне, — но не так-то легко часами крепиться среди упрямых молчунов, если, конечно, дело не происходит в общине, соблюдающей безмолвие постоянно. Напомню: эта комната никогда не была местом, где действуют уставы подобного

рода, мы сделали ее такой лишь условно, на краткое время! Зачем без конца толковать о том, кто из нас перехитрил другого, добился своего, дал отпор, потерпел поражение? Я утверждаю, что Жорж все поймет и как бы в силу естественной необходимости откажется от своего молчания, чтобы вырвать из молчания нас; я утверждаю, что при этом его нельзя будет обвинить в нарушении обета — он нарушил бы его лишь в том случае, если бы включился в нашу лживую игру, где все остаются в дураках. На этот раз нам не понадобится изощренной аргументации, чтобы вытянуть из него слова: они самопроизвольно прорвут его молчание, взывая к молчанию нашему, — и это будет призыв столь же душераздирающий, как молитва, столь же повелительный, как вопль сердца!

— Нет, вы только послушайте! Оказывается, дальше будет еще скучнее! Мало того, что мы вытерпели неудобоваримые поучения Поля, нас теперь молчать заставляют!

— Интересно, как долго мы сможем удержаться от смеха.

— Если вам хочется смеяться, кто мешает?

— А можно будет хоть как-то развлекаться? Я хочу предложить Полю партию в шашки, но разве мы сумеем играть в полной тишине?

— Может быть, попросим Жоржа продемонстрировать его таланты: он такой замечательный мим… Мы бы с удовольствием посмотрели…

— Пора бы вам понять: мы собрались здесь совсем не для того, чтобы веселиться!

— Ну, мне это уже давно понятно!

— Поль, по-моему, сделал все, чтобы мы это поняли!

— Здесь есть некто, кому не по вкусу ваши шуточки.

— Жорж, что ли? Не думаю: он, похоже, упивается каждым нашим словом.

— С каждым вашим словом он еще глубже погружается в молчание. Если вы этого добиваетесь…

— Мы и впрямь ведем себя не совсем серьезно, но только потому, что хотим набраться сил для серьезного дела.

— Очень полезно отдохнуть после уроков, прежде чем взяться за подготовку к завтрашним занятиям!

— Да, можно подумать, что мы находимся в коллеже, описанном Жаком. Поль наш преподаватель, а надзиратель, который следит за выполнением заданий, — вот он!

— Если так, то этот надзиратель сейчас дунет в свисток и велит вам угомониться!

— Значит, мы теперь будем зависеть от прихоти Жоржа и не говорить друг с другом, как он не говорил с нами?

— О Жорж, о святой Георгий Молчальник! Помоги нам в скорбях наших! У нас был дар речи, теперь он отъемлется, ибо мы употребили его во зло, но в твоей власти нам его возвратить! Да будет так!

— Жорж улыбается: значит, он не остался глух к нашим мольбам.

— Сколько вы еще будете валять дурака? Может, все-таки начнете слушаться…

— Если начнем, то помешаем тебе делать твое дело — по дерзкому выражению Жака, которое тут же подхватил Поль. И я в свою очередь подхватываю: хочу показать, что урок пошел мне на пользу.

— Ты сначала пойми его как следует, этот урок! Не забывай: здесь мы не в коллеже…

— Разве? Все, что происходит сегодня, доказывает как раз обратное!

— Тогда берегись! Ведь если это так, я, твой учитель, имею право выставить тебя за дверь, потому что ты отвлекаешься и болтаешь! Но может быть, вы все-таки устали молоть языком? Говорить, говорить — и все попусту?

— Мы никогда не можем выговориться до конца, чтобы наконец умолкнуть, и всегда говорим слишком много, чтобы сказать хоть что-нибудь дельное!

— Неужели это выше ваших сил — вообразить, что вам пришлось замолчать навеки?

— Хорошо! Возьмем пример с Жоржа: ему это явно по силам!