Бомба в Эшворд-холле
Шрифт:
Ирландка словно застыла на месте, а затем очень медленно обернулась. Лицо у нее было красным, то ли от гнева, то ли от жара, идущего из камина.
– Это самая большая глупость, которую я от вас слышала за все время! – заявила она. – Мы с братом совершенно разные люди. Я всегда следовала заповедям веры и осталась преданна своим сторонникам ценой утраты единственного человека, которого любила, повинуясь приказанию Фергала. Но он все отбросил прочь, предал всех нас и совершил акт прелюбодеяния с замужней женщиной, к тому же паписткой-католичкой, нашим врагом!
– Я имела в виду вашу
– И я это сделала! Да простит меня Бог…
– Но, может быть, сам он до теперешнего момента никогда не любил – страстно, всем сердцем, безрассудно, как вы когда-то?
– Разве это извиняет его? – отрывисто спросила Кезия, и ее светлые глаза загорелись.
– Нет. Но он просто ничего не понимал и даже не умел вообразить, что такое любовь.
Мисс Мойнихэн усмехнулась:
– О чем это вы?
– Вы сами были так безумно влюблены; неужели вы не способны представить, каково его чувство к Айоне, даже если не можете с ним смириться?
Ирландка ничего не ответила и снова отвернулась. Теплый отблеск пламени лег ей на щеку.
– Если можете сказать честно, совершенно честно, – то скажите, вы рассердились бы на него так сильно, если бы не любили Кэйзала и вас не заставили бы от него отказаться? – опять заговорила миссис Питт. – Может, это не столько гнев в вас сейчас говорит, сколько боль?
– Ну и что, если так? – Кезия все еще держала в руке кочергу, словно это меч. – Разве я поступаю несправедливо?
– Справедливо. Но что вы получите в результате?
– Что вы имеете в виду?
– Что будет, если вы не простите Фергала? – пояснила Шарлотта. – Я совсем не хочу сказать, что эта связь в порядке вещей – разумеется, нет. Айона – замужняя женщина. Но она за это и расплатится. И не вам назначать цену. А отвергая Фергала, вы разрываете родственные связи.
– Не знаю… Я…
– Вы станете счастливее, разорвав их?
– Нет… конечно, нет. Вот уж действительно, вы задаете странные вопросы!
– Ваш разрыв с Фергалом сделает кого-нибудь счастливее, умнее, храбрее, добрее и так далее?
Кезия заколебалась:
– Ну… нет…
– Тогда зачем вы все это делаете?
– Потому что… он так… несправедливо поступил! – вскричала мисс Мойнихэн в сердцах, словно этот ответ должен был быть очевиден. – Он так снисходителен к себе! Он совершенный лицемер, а я ненавижу лицемерие!
– Никто его не любит. Хотя иногда оно забавно, – согласилась Шарлотта.
– Забавно?! – Ирландка удивленно подняла брови.
– Да. Неужели вы совсем лишены чувства юмора?
Кезия уставилась на собеседницу. Какое-то время она молчала, но потом, наконец, ее зеленоватые глаза блеснули и кулаки разжались.
– Нет, вы самая странная женщина из всех, кого я когда-то встречала.
Миссис Питт слегка поежилась.
– Наверное, я должна быть этим весьма довольна.
Мисс
– Ну, это не слишком любезный комплемент, должна признаться, но, по крайней мере, нисколько не лицемерный!
Шарлотта взглянула на газету, лежащую на столе.
– Если мистер Парнелл утратит свое положение вождя, как вы думаете, кто его заменит?
– Думаю, Карсон О’Дэй, – ответила Кезия. – У него для этого есть все необходимые качества. И это человек с хорошей родословной. Его отец – блестящий руководитель, но сейчас он уже стар. А в свое время он был очень авторитетным лидером. Абсолютно бесстрашным.
Она несколько успокоилась, отдавшись во власть воспоминаний, и теперь словно видела внутренним взглядом нечто давно минувшее.
– Помню, отец взял нас с Фергалом на политический митинг, на его выступление, – стала рассказывать она. – Папа сам был одним из лучших проповедников на севере страны. Он мог стоять на кафедре, и его голос гремел вокруг, как пенный морской вал, такой мощный, что мог сбить с ног.
Голос ее звучал громче и взволнованнее:
– Он мог своей речью ввергнуть в ад или вознести на небо, где все сияет вечным блеском, и ангелы Господни поют Ему вечную хвалу, где царит непреходящая радость. И, напротив, в аду вы видели зримую тьму и огнь всепожирающий, и обоняли серное удушливое зловоние греха.
Шарлотта не перебивала Кезию, но ей хотелось поближе придвинуться к огню. Подобная страсть ее пугала. В этой страсти не было места для мысли и, разумеется, для малейшего сомнения в своей правоте. Если занять подобную общественную позицию, то обратного пути уже нет, независимо от того, что говорит позднейший жизненный опыт. Такая позиция не оставляет возможности для внутренних перемен, для отступления или духовного роста.
– Да, он был замечательный человек, – повторила мисс Мойнихэн не только Шарлотте, но и себе. – И вот отец повел нас послушать Лаэйма О’Дэя. Это, говорят, его брата, Дристана, застрелили англичане за его любовь к Ниссе Дойл.
– Застрелили? Но почему? Кто она такая?
– Папистка. Но это старая история. Они с Дристаном О’Дэем полюбили друг друга. Это происходило тридцать лет назад. Английский солдат Александр Чиннери, друг Дристана, предал его, изнасиловал и убил Ниссу, а потом бежал в Англию. Дристан напал на братьев Ниссы, и произошла кровавая бойня. Два брата были убиты, и сам Дристан тоже погиб. Его, конечно, убили англичане, которые хотели замести следы преступления. И ни одна из противоборствующих сторон так и не смогла простить другой участие в этой бойне. Дойлы считали, что Дристан соблазнил Ниссу, и только и твердили об этом. А семья О’Дэй утверждала, что это Нисса, напротив, соблазнила Дристана. Все О’Дэи ненавидят националистов. Карсон – второй сын Лайэма О’Дэя. Старший сын, Дэниел, болен туберкулезом и не боец. Это он должен был возглавить дело освобождения. Однако теперь это выпадает на долю Карсона. Но в нем нет такой пламенной убежденности, как в Дэниеле. – Она улыбнулась. – Я видела Дэниела еще молодым, до болезни. Он был так же красив, как его отец… Но, возможно, даже лучше, если это будет Карсон. У него более трезвая голова. И он хороший дипломат.