Бомба в Эшворд-холле
Шрифт:
Финн едва не рассмеялся:
– В какой газете? В английской? – Его голос и лицо выражали крайнее презрение и недоверие. – Ты что, думаешь, они тебе правду напечатают? Ведь это один из англичан, солдат их армии, лейтенант, изнасиловал и убил ирландскую девушку и предал своего лучшего друга! Уж конечно, они ничего такого не скажут! Очень жалко, Грейси, что правда – такая жестокая вещь, но надо смотреть ей прямо в лицо.
Молодой человек подошел к девушке. Теперь глаза его смотрели ласково. Он понизил голос, который теперь звучал скорее печально, чем сердито,
– Грейси, иногда наши люди делают такое, что мы стыдимся этого и не в силах об этом думать, будто в нас при этом что-то умрет, если мы сознаемся, что это правда. Но ведь если это правда, то… бежать от нее или говорить, что все было не так, ничего не изменит. Наоборот, это только запачкает и нас тоже, потому что у нас нет смелости глядеть правде в глаза, как бы ужасна она ни была. Не будь пособницей лжи, Грейси, ты ведь этого не хочешь! Это на тебя не похоже. Как бы это ни было больно, будь на стороне правды. Чем чище рана, тем скорее она заживет.
– Ага, – прошептала горничная. – Но это тяжко, Финн, это больно, словно сердце на части разрывается.
– Надо быть сильной.
Ирландец улыбнулся и протянул ей руку. Но девушка не взяла ее. Она все еще колебалась, и даже больше, чем прежде. Грейси опустила руку в карман и изо всей силы вцепилась в газетные вырезки, закрыв глаза. Легче было сказать все вот так, не глядя на Финна, но она все же не отвернулась.
– Ты сказал, что Ниссу Дойл изнасиловали и убили в ночь на восьмое июня? – напомнила она юноше.
– Да. И эту дату никто из нас никогда не забудет. А что?
– И виноват в этом Александр Чиннери, англичанин, лучший друг Дристана О’Дэя, или человек, который притворялся, что он его лучший друг?
– Да. Ты же все знаешь!
– Ага. И в газете, что миссис Питт достала в Лондоне, тоже об этом напечатано.
– Так в чем же дело? Это правда! Мы все знаем, что это правда!
– Но у меня есть и другая газета.
Девушка открыла глаза. Она не собиралась этого делать – просто так получилось.
– У меня есть ливерпульская газета за шестое июня, за два дня до этого, – произнесла она тихо.
Молодой человек несколько озадачился:
– И что же в ней говорится?
– Говорится, что лейтенант Александр Чиннери прыгнул в воду в ливерпульской гавани, чтобы спасти парнишку, который тонул…
– Он, значит, был храбрым, когда ему это надобилось, – поспешно заметил Хеннесси, – но я и не говорил, что он трус. Я сказал лишь, что он был предателем и насильником.
– Черта с два! – воскликнула Грейси и едва не поперхнулась, ругнувшись. – Он был к тому времени уже мертвый, Финн! Он не спас того мальчишку и сам тоже утонул! Они оба утопли. Их вытащили, но было уже поздно. И там было много людей, которые все это видели и видели его уже мертвого. Потому что там много их было – тех, кто старался их вытащить и спасти.
– Но это неправда! – Ирландец уставился на нее бессмысленным взглядом. – Нет, это все не так. Это все врали, чтобы его защитить!
– От чего? – запальчиво спросила мисс Фиппс. – От чего защитить,
– Это ты так говоришь! – Юноша отступил на шаг с горящими щеками, его сверкающие глаза полыхали от гнева. – Это англичане придумали. Да и как они могли признать, что такое сделал один из них?
– Что сделал один из них? – Грейси заговорила громче и пронзительней, хотя и старалась сдерживаться, чтобы не закричать. – Ведь он погиб за два дня до того, как Ниссу убили. Незачем было и защищать его. Ты хочешь сказать, что англичане утопили его за два дня до того, как все случилось?
– Нет, конечно, я этого не говорю… Но это все неправда. Где-то тут наврано. И врал кто-то очень умный…
– Нет, это не ложь, Финн. Единственно, кто наврал, так это братья Ниссы. Это они убили ее и обрили ей голову, чтобы показать, что она вроде как шлюха, раз хочет выйти замуж за протестанта. И они все взвалили на Чиннери потому, что кишка была тонка признаться и честно сказать, почему они это все сделали, – из-за веры своей.
– Нет, нет, они не убивали!
– Тогда кто же убил-то? Раз Чиннери не мог? Разве только он явился с того света и она померла со страху…
– Не смей об этом так говорить! – закричал Хеннесси и поднял руку, словно хотел ударить собеседницу. – Это тебе не шутка, да покарает тебя Господь! – Голос у него охрип от волнения, и от злобы и сумятицы чувств у него перехватило горло. – Неужели у тебя нет почтения к мертвым?
– Каким мертвым? Только к ирландским?! – тоже закричала девушка. – Нет, почтение у меня, понятное дело, есть! Я их достаточно всех уважаю, чтобы знать все, как оно было. Но я уважаю и мертвого англичанина тоже – и если Чиннери этого не делал, я не хочу здесь стоять и чтобы мне тут бубнили, будто это он убил! Это нечестно.
Грейси с трудом перевела дыхание. Слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам, но она продолжала спорить:
– Ты говоришь, чтобы я правде в глаза смотрела, как бы сердце от этого ни болело. Ты сказал, что мы вроде бы даже чуть умираем, когда приходится признавать, что кто-то из наших натворил ужасные дела! – Помахав в воздухе рукой, она указала на него. – Ладно, но и ты так сделай! Эти Дойлы убили ее, но обвиноватили Чиннери, а сами струсили сказать, что, мол, они убили, потому что она их предала, полюбив О’Дэя. Да, это они убили, а то, что ты с этим не согласен, дело не меняет!
– Это ложь, – повторил молодой человек, но в его голосе уже не слышалось прежней неколебимой уверенности; там были только гнев и смятение. – Это не может быть правдой.
Горничная порылась в кармане, достала газетные вырезки и протянула ему, не выпуская их из рук:
– Смотри сам. Ты читать умеешь?
– Конечно, умею.
Хеннесси пристально вгляделся в вырезки, не притрагиваясь к ним.
– Мы все знаем об этом давно. Каждый знает! – воскликнул он нервно.
– То, что вы все знаете, еще не значит, что ваши истории – правда. Вы все знаете со слов других. Те, кто об этом рассказывает, – они же там не были, так?