Бомба в Эшворд-холле
Шрифт:
– Но это же страшно, – встревоженно заметила леди Камминг-Гульд. – Понимаю, почему вы все пребываете в большом беспокойстве. Хотела бы я чем-нибудь помочь, но ирландская проблема уходит корнями в глубь веков и чертовски запутана невежеством, мифами и ненавистью, присущей обеим сторонам. И не счесть трагедий, к которым они привели.
– Знаю. – И Шарлотта, глядя в тарелку, вспомнила историю, которую рассказала ей Грейси. – В нашей компании присутствуют и Падрэг Дойл, и Карсон О’Дэй.
Веспасия покачала головой, и по ее лицу скользнуло сердитое выражение.
– Да,
– И ведь это мы, англичане, их предали, – заметила миссис Питт. – Некий солдат по имени Чиннери изнасиловал и убил Ниссу Дойл и затем бежал в Англию… – Она не сочла нужным сдерживать свой гнев и отвращение. – А Дристан О’Дэй приходился ему другом! Не удивляюсь, что ирландцы нам не верят. Когда я слышу о какой-нибудь подобной истории, то стыжусь, что я англичанка.
Старая леди откинулась на спинку стула, забыв о лососине. На лице ее выразились отчужденность и даже высокомерие.
– Не надо стыдиться, Шарлотта. Мы, разумеется, совершили в своей истории несколько ужасающих деяний, от которых становится тоскливо на сердце и мрачно на душе, но в данном случае мы ни в чем таком не повинны.
Миссис Питт промолчала. Если Веспасия не знает всех подробностей той давней истории, то лучшей ей и не знать их. Она уже старая дама, и незачем ранить ее душу подобными рассказами.
– Тебе незачем проявлять ко мне деликатность, – продолжала между тем леди Камминг-Гульд, слегка улыбнувшись. – Я повидала много такого, от чего снятся кошмарные сны. Больше, чем ты, моя дорогая… Нет, Ниссу Дойл не изнасиловали. За нею погнались ее родные братья. Это они отрезали ей волосы, считая ее шлюхой за то, что она полюбила протестанта.
Шарлотта сидела потрясенная. Все это было так ужасно, так чудовищно не похоже на историю, которой она поверила! Молодая женщина безотчетно приготовилась возражать.
– Это братья убили Ниссу, и Дристан нашел на берегу не возлюбленную, а ее труп, – продолжала Веспасия. – В их глазах она была изменницей, предала семью и веру перед Господом Богом. И она, по их мнению, заслужила не только смерть, но и позор.
– За то, что полюбила? – Миссис Питт не знала, что и думать. В душе ее закипали гнев, враждебность, желание поспорить. Ее раздражала эта спокойная, изящно обставленная комната с солнечным светом, падавшим на навощенный пол, занавески с цветочным узором на окнах в георгианских рамах, ветки жимолости, видневшиеся за ними, льняная белоснежная скатерть, серебро приборов и темные листья в хрустальной вазе…
– За то, что она хотела бежать с протестантом, – пояснила Веспасия. – Тем самым она как бы предала свое племя. Любовь не принимается в расчет там, где ставкой является честь.
– Чья честь? – возразила Шарлотта. – Разве она не имела права сама выбирать, за кого выйти замуж, и сделать это, если готова была платить за любовь утратой прежних связей со своими родными? Я знаю, что эта цена
Леди Камминг-Гульд улыбнулась, но глаза у нее были усталыми, бледно-серебристыми.
– Ну, конечно, нет, Шарлотта. Незачем и спрашивать. Если ты принадлежишь к какому-то клану, ты тоже должна платить. Свобода не быть подотчетной своей семье, племени, клану влечет за собой бесконечное одиночество. Ты оказалась счастливее многих женщин. Ты захотела выйти замуж за человека, не принадлежащего к твоему классу, и пренебречь выбором, который сделала для тебя семья, но твои родные тебя не проклинали и не отвергли из-за этого. Общественный остракизм, которому ты подверглась, был естественным последствием твоего брака, – но не семейный остракизм. Родные сохранили с тобой близкие отношения, никогда не осуждали твой выбор и не пытались изменить твое решение. – Веспасия казалась печальной и усталой, взгляд ее стал отрешенным. – Нисса тоже имела мужество сделать свой выбор, но ее семья этого не поняла. Для них, для ее братьев это был невыносимый, вечный позор, с которым нельзя было смириться, нельзя было жить.
– Но что вы скажете об Александре Чиннери? – вспомнила миссис Питт еще об одном участнике той трагедии. – Какова тогда была его роль? И как вы узнали, что это не он ее убил, как все они говорят?
– Дело в том, что седьмого июня Чиннери был уже мертв, – тихо ответила Веспасия. – Он утонул в ливерпульской гавани, пытаясь спасти мальчика, который запутался ногой в канате, и его стащило в воду.
– Но тогда почему же и католики, и протестанты верят, что это Чиннери убил Ниссу Дойл? – упрямилась Шарлотта. – И почему и те, и другие утверждают, что ее изнасиловали, если этого не было?
– А почему истории всегда обрастают новыми подробностями по мере распространения? – Пожилая дама снова взяла вилку и начала медленно есть. – Потому что некто внезапно приходит к какому-то выводу… который соответствует его собственным эмоциям. И этот некто хочет возбудить такие же чувства в других. Спустя некоторое время уже все верят в утвердившуюся легенду, и потом, даже если правда выясняется, о ней уже поздно говорить. Все вложили в этот миф слишком много эмоций, а правда может разрушить это ложное построение, и тогда люди, его создавшие, окажутся лжецами.
– Но они не лгут, они просто в это верят. – Миссис Питт подняла свой бокал, полный чистой, холодной воды. – Полагаю, вся история произошла тридцать лет назад, и в живых нет уже никого, кто был к ней причастен – во всяком случае, никого среди современных политиков. И эти люди вовсе не собираются объявлять теперь, что тогда все лгали.
– Но никто бы им и не поверил, – возразила Веспасия. – Влияние легенд, которые рассказывают нам о нас самих и оправдывают наши поступки, слишком велико, чтобы принимать во внимание какие-то неудобные факты и даты.