Бомба в голове

Голубев Виктор Анатольевич

– Это проблемы фундаментальной науки.

– Я про неё и говорю. Есть, конечно, крупные учёные, всеми уважаемые, высказывающие неординарные мысли. Но у меня складывается впечатление, что крупные они только потому, что кто-то должен быть крупным. Такова научная иерархия. Должны быть индивиды, к мнению которых нужно якобы прислушиваться, иначе не построишь систему знаний – люди просто запутаются во множестве суждений.

– Однако вы не слишком любезны к представителям своего сообщества.

– Я не читаю лекции и мне начхать на мнение других. Я занимаюсь чистой наукой, в которой оценка моих трудов научным сообществом занимает последнее место.

– Это,

наверное, оттого, – не удержался Виталий, – что вы всю жизнь работаете в узком коллективе по строго засекреченной тематике.

Канетелин воспринял реплику журналиста по-своему:

– Вы намекаете на то, что государство компенсирует мне моральные издержки дополнительными благами? Нет, я не имею обид и говорю совсем о другом. Я о процессе созидания. Разумеется, он не должен быть оторван от, условно говоря, мирового: вы должны быть в курсе имеющихся в данной области достижений. Однако апеллировать к мнению других, даже самых почитаемых светил, недопустимо, а воспринимать их критику – слюнтяйство. Я понимаю, учёный постоянно хочет быть в процессе, но в процессе чего?

– А как тогда зафиксировать открытие? Его же нужно зафиксировать.

– Открытие, если оно действительно имело место быть, будет зафиксировано непременно. Современные коммуникации не позволят ему затеряться в мире болтовни. Правда, не держа руку на пульсе времени, вы можете упустить первенство, вот к этому надо быть готовым. Остальное чепуха. Даже наоборот, хорошему учёному лучше быть оторванным от мировой научной среды, как и хорошему прозаику от литературной, – только тогда он не будет подхватывать и развивать чужие идеи, многие из которых глупейшие…

Физик встал и заходил перед Виталием, словно родитель перед ребёнком, которого следовало отчитать.

– Истина рождается из абстракций. Она скрывается среди сумбура представлений, мы видим её много раз в году, не удосуживаясь остановиться и обратить на неё внимание, однако только чтобы убедиться в том, что она есть отражение нашего сознания. Прежде всего открытие нужно сделать в самом себе. Точные предметные эксперименты лишь подтверждают уже давно маячившие в подсознании и выведенные на бумаге закономерности.

– Но это чистейшей воды идеализм.

Он вскинул брови:

– Правильно. Вы хотите сказать, что материализм – это не бредни идеалистов? Помилуй боже, что бы вы знали о мире, если бы не постоянное идеалистическое подзуживание у вас под боком? Наука есть часть всемирной истории, она развивается и умирает вместе с расцветом и упадком цивилизаций. Некоторые знания утрачиваются навсегда, пока кто-то заново не воспроизведёт их на пользу человечеству. Мы не властны над этими процессами.

– Наука – это божий промысел?

Он ответил не столь уверенно, потупив взор и отвернувшись в сторону:

– Может быть, и так.

– Странно. Я перестаю вас понимать. – Виталий вновь ощутил неприязнь к обитателю клиники.

– И чем вас не устраивают мои воззрения?

– Я не понимаю, как вы, серьёзный учёный, физик, можете так рассуждать. Ваши убеждения порождают во мне массу вопросов.

– Каких, например?

– Например, насколько искренни ваши слова о служении науке, если вы фактически результаты опытов объясняете провидением?

До него дошло недоумение журналиста, определённо дошло. В той мере, в какой он не должен был выглядеть современным шарлатаном, он ответил вполне естественно, напустив на себя лишь малую толику тумана:

– Возможно, и в результаты исследований иногда закрадывается мистика.

– Мистика? Какая ещё мистика?

Не морочьте мне голову. Если вы решили таким образом уйти от ответов, вам не помогут даже стены здешней клиники. Вам никто не поверит. Мистицизм – это лишь своеобразная форма сказок, сказок для взрослых. В зрелом возрасте люди уже не верят в добро и зло, как в детстве, поэтому некоторые из них умело паразитируют на страхах. И на запретах тоже. Этим, кстати, занимается церковь.

– Я полагал, она является проводником религиозных взглядов.

– Религия, как известно, есть опиум народа.

– Вот как?

– Именно так! А вы думали, кому-то там наверху есть дело до ваших химер? Учёному искать объяснения на небесах по меньшей мере наивно. – Виталий завёлся. – И мне вы, в сущности, никак не сможете возразить, поскольку всю нелепость теологии я давно уже уяснил до самого основания. Наука основана на фактах, а теология – на предположениях. Против здравого смысла и логики она слаба, как, впрочем, была слаба изначально. А процветает потому, что люди ленивы и не хотят знать больше, чем им говорит сосед. А уж если у собеседника бойкая речь и душевные складки на лбу, его тут же готовы записать в свои наставники.

Учёный улыбнулся с таким видом, будто заведомо знал больше, чем Виталий. Он не допускал снисхождения, что при его широком кругозоре и умении вести диалог ещё сильнее подчёркивало разницу в классе.

– Вы молоды и потому бескомпромиссны, – сказал он. – Однако реальная жизнь не состоит из одних лишь плюсов и минусов, кое-где встречаются пробелы, многоточия. Обычно тратишь себя на то, чтобы избавиться от неопределённостей, но с годами они только прибавляются, растут как снежный ком. И, набив себе шишек, накричавшись в порыве экстаза «да!» или «нет!», постепенно начинаешь понимать: эти самые неясные, многозначительные пустоты и наполняют реальное бытиё, а плюсы или минусы мы присваиваем событиям только для себя, поскольку в масштабе человечества они не имеют ровным счётом никакого значения. По прошествии некоторого времени начинаешь удивляться: чего ради ломал копья? Почему устроил свой мир так, а не иначе? Зачем поддался ярым убеждениям, так красиво отметающим мелкие соблазны? С какой стати поддерживал одних и ненавидел других? И вот тогда приходит прозрение: ты только барахтался среди событий, ничего в них толком не поняв. Твой ум был занят чем-то мелким, потому что глобальное находится в нас самих. Ты был пленником иллюзий. Всё до этого свидетельствовало лишь об отсутствии опыта, не только бытового, но и опыта познаний. К знаниям ведь тоже можно идти разными путями.

Канетелин отвернулся, сосредоточившись на мысли, при этом зная, что его внимательно слушают, точно он выступал с речью среди ярых своих поклонников.

– Человек, напичканный информацией, всё время ищет ей подтверждения. Он спокоен и в ладу с самим собой, если видит, что получал вполне достоверные сведения. События неизвестной природы, неординарные, сверхнеобычные, вызывают у него сначала любопытство, потом тревогу и в конце концов панику. Ему страшно за своё будущее. Он не видит выхода, не знает, что делать и чему учить других. Обычно говорят, что он бессилен перед натиском природы. Но он бессилен только потому, что не может с нею слиться, он этого не умеет. Мы не можем противостоять стихии и глобальным космическим явлениям. Наша функция в другом: упорядочить отношения и, соответственно, знания внутри сообщества, в том малом кусочке пространства и времени, в котором мы обитаем. Функция человечества в том, чтобы выжить. Надеюсь, с этим вы согласны?