Бомба в голове
Шрифт:
– Вы, похоже, любите одиночество.
– Да, люблю. Я живу своим внутренним миром, меня одиночество не тяготит, меня к нему тянет. И особенно тянет после долгого и нудного пребывания в толпе.
Трудно было увидеть в нём тихого, спокойного горожанина. Он больше походил на взбалмошного, склочного делягу, готового потрепать кому угодно нервы. И как нельзя кстати олицетворял в себе представителя той самой массы, которой сторонился.
– Смотря что есть для вас понятие «толпа».
– Совершенно верно. Вот тут-то собака и порылась. Я не желаю отказываться от благ цивилизации, но при этом каждодневно вынужден сталкиваться с людьми, хоть с теми же соседями, например. Они даже не грешат навязчивостью, однако я их постоянно вижу и слышу, я их чувствую, наконец. Они мне неприятны, они мусорят, мешают, раздражают, привносят шум и суету.
Вопрос повис в воздухе, будто самый риторический.
– Чтобы кого-то убить, – наконец ответил Виталий.
– Правильно. Только это следствие, причина лежит глубже.
– И вы её сейчас назовёте, – саркастично ухмыльнулся журналист.
Канетелин неприятно засмеялся:
– Нет, конечно. Я только хочу сказать вам одну вещь.
Он придвинулся ближе, отчего Виталию стало как-то не по себе. То, что больной физик вынашивает сумасбродные идеи, было ясно уже абсолютно. Его сущность пыталась бороться с понятиями, и здравый смысл ещё не давал признать в себе натурального злодея. Хотелось выкроить побольше оправданий, поскольку мешала только одна несносная мыслишка: какую он оставит о себе память? Однако Виталий мог оказаться тут совершенно не при делах и слегка уже его побаивался.
– Когда нам кто-то не нравится, мы, не задумываясь, можем его обидеть, – Канетелин смотрел Виталию в глаза. – И более того, считаем это правильным. Инстинкт неприязни порождает её продолжение уже в сфере сознательной деятельности: безусловно, хочется нанести оппоненту урон, хоть самый незначительный, но всё ж таки неприятный для него. Хочется наглядно показать, что вы его выше, сильнее. Бытовые склоки и разборки в расчёт обычно не принимаются, поскольку якобы не имеют последствий. Но малое питает нравы, закрепляет выводы, возносит идеи. Из пыли рождается грязь, а ненависть – из пренебрежения. Если вам не нравится кто-то конкретно, окружение с этим может смириться. Если вы испытываете неприязнь к людям по религиозной или расовой принадлежности, с этим, условно говоря, можно вести борьбу. И её ведёт вся мировая общественность. С переменным успехом, но пытается противостоять людскому разобщению. А вот если вы просто ненавидите себе подобных только потому, что они глупые, а таких подавляющее большинство, то с этим уже не справится никакая религия, никакой общественный порядок, будь то сивая демократия или лютая диктатура. Испорченность заложена в нас генетически, поскольку животных мы в себе далеко не изжили. Мы жуткие шаманы. Нам нравится приносить себе подобных в жертву, ибо только люди способны эмоционально ощутить весь трагизм урона. И каждый грезит себя в роли искусителя, готовый в случае удачного поворота судьбы свернуть шею всякой нечисти. Ну или хоть плюнуть ей незаметно на башмак. Какой там исламский ваххабизм, какой там «убей неверного»! Когда б была возможность резать сотнями, тысячами, нам было бы друг друга не унять, о чём, собственно, и рассказывает мировая история человечества. Людей не останавливают даже масштабные убийства, масштабные разрушения.
– И вы таких людей способны оправдать?
– А вы нет?
– Конечно, нет. Потому что это безумство. Среди живущих под небом полно детей и беззащитных, да и просто тех, которые понятия не имеют о ваших личных проблемах. Они ни в чём не виноваты, а вы выписываете им счёт, точно проворовавшимся чинушам.
– Во время войн тоже гибнут все подряд. Однако войны развязывают конкретные люди, вполне себе тихие и обходительные частенько. Мы постоянно живём в условиях войны, только она ведётся сейчас более изощрёнными методами, а в остальном всё то же самое. Её ведут все одновременно, и вы в том числе.
– Я лично ни с кем не воюю.
– Воюют политики, от вашего имени. И если вы не в силах как-либо им помешать, то часть вины, пусть косвенно, ложится и на ваши плечи тоже. Да и сами политики, они уж точно не испытывают угрызений совести. Особенность нашей эпохи в том, что
Когда обучают ремеслу, самым действенным методом является передача личного опыта, собственного умения, тех заковыристых фишек, которые не валяются на дороге и обладание которыми и есть та самая благодать природы, позволяющая осилить мудрёное мастерство. Очевидно, физик оценил силы журналиста положительно. Он стал грузить Виталия по полной, ожидая, что тот либо сдастся, либо всё же будет обдумывать его слова, и тогда его можно запутать окончательно. Умение, как и знания, вещь слишком субъективная. Можно делиться им так, что природе будет завидно в недосмотре за таким дивным камуфляжем.
Теперь Виталий почувствовал, что ему жарко. Словно от досады, когда не идёт в картах масть. Бессилия от методично атакующего его прагматика он не испытывал, но побить его без рукоприкладства не знал как. Этот глист вывернется из любых пут, и для себя всегда окажется прав. Ладно твердолобые, которых не переубедить, которые не воспринимают никаких аргументов. Но немотивированный учёный, вставший в позу, – неужели нет против него никаких способов переубеждения? Он испытывал к нему глубокую неприязнь, потому что тот готов был обосновать любую мерзость… Но вдруг осознал, органически ощутил – почти рефлекторно, – что именно об этой вражде непонимания и говорит Канетелин. О своём месте на земле, которые не видят и не хотят видеть другие.
– Мне изначально непонятно только одно, – встрепенулся Виталий, – и самое главное: зачем всё это? Разве можно ненависть ставить в основу жизненного кредо? Весь мир стремится к лучшему, рациональному. В духовной сфере это доброта. Посмотрите вокруг: в мире полно добрых людей, готовых делиться радостью и помогать друг другу бескорыстно. Они не знают законов мироздания, но им приятно дружить, ощущать свою нужность, видеть рядом с собой счастливых. В этом и заключается для них их собственное счастье.
– Я с вами совершенно согласен, представьте себе. – Он принял вид уставшего от разговоров человека. – Но вы рассуждаете исходя из логики сообщества, а я исходя из логики одиночек. Спросите любого, потерявшего ребёнка от рук маньяка, что он желает убийце. Разумеется, смертной казни, да ещё чтобы тот испытал перед смертью нечеловеческие муки. Способ наказания может быть любой, но в душе вы выбираете для него самый изуверский. В природе человека чувства являются главенствующими, так он устроен. Отсюда и насилие. Просто одни выбирают его в качестве чрезвычайной меры, а другие – как средство достижения каких-то целей, вот и вся разница.
– Насилие осуждается обществом, это в порядке вещей. Что бы творилось на земле, если бы люди убивали друг друга безнаказанно?
На губах Канетелина мелькнула саркастическая ухмылка.
– Вы же христианин, – не унимался Виталий.
– С чего вы взяли? У меня свои представления о боге.
– И вы смогли бы убить человека?
– А вы нет? На расстоянии, когда вы не видите жертвы, это вообще не составляет никакого труда.
– И бомбу смогли бы взорвать?
– А какая разница? Движет ли вами чувство мести или ненависть к неверным – суть одна: всадить между рёбер кол или выпустить кишки некоторому количеству особей, которых вам ничуть не жалко.