Бомбовоз Его Высочества
Шрифт:
Но – было приятно и без вольностей. К тому же Бат сам не особо добивался благосклонности Сиги. Неудобно было перед приятелем, который до сих пор оставался в огне. Бррикадирури был влюблен, а Бату девушка просто нравилась, и казалось бесчестным, воспользовавшись случаем, переходить новоиспеченному ротмистру дорогу.
Борн был человеком влиятельным, потому порою в гости к нему заглядывали разные высокопоставленные люди. Чиновники, предприниматели – весь местный цвет общества, к тому же сейчас по понятным причинам щедро разбавленный военными. Полковники, бригадиры, пару раз даже генералы заезжали к хозяину, о чем-то беседовали
Порою находились. Гарду, Лепс, многие также знавали Дрына. Первого и последнего уважали, хотя вряд ли любили, а вот по бывшему командиру танково-штурмовой мнения расходились. Одни с восторгом вспоминали совместные посиделки и жалели о гибели славного малого, другие едва заметно кривились. То ли от зависти, ведь покойный бригадир был молод для своего чина, то ли по другим, более существенным, причинам.
Зато гражданские обходили офицера стороной, в крайнем случае ограничивались парой дежурных фраз. Разве что импозантный мужчина, оказавшийся вице-мэром, пытался подробно и с некоторым знанием дела выспрашивать о ходе первых боев.
Чачу, разумеется, обходился общими ответами. Ехали, стреляли, смели, сами попали под раздачу, поехали дальше. Никакой ругани в адрес вышестоящих, никаких разгромов. Все нормально, просто на войне всегда умудряешься получить сдачи.
Кому надо, тот знает, а прочим пока война – ни к чему. Потом, когда отгремит…
На самом деле все было отнюдь не столь безоблачно. Сводки с фронта, на первый взгляд бравурные и лихие, знающего человека не могли ни обмануть, ни обрадовать. Просто здесь, за высокой оградой, была некая иллюзия мирной жизни, и Чачу некоторое время не без наслаждения пользовался ею. Первое напряжение, весь тот груз, который человек неизбежно приносит с войны, схлынул. Разве так уж мало: сидеть и любоваться деревьями да кустами, не отыскивая за ними укрывшихся врагов?
Он и в этот раз расположился на лавочке не очень далеко от ворот. Просто как раз здесь имелось некое очень маленькое – здоровому перепрыгнуть не проблема – подобие пруда. Вода умиротворяет, даже такая, застывшая в декоративных берегах.
Сига куда-то уехала, приятелями среди прислуги Чачу не обзавелся. Он вообще не слишком жаловал мужчин, прохлаждающихся в тылу в военное время. Это если говорить слишком мягко. Приходили на память простые ребята, шедшие из боя в бой. Они почему-то не прятались за чужие спины, хотя вряд ли имели много оснований любить тот жалкий кусок земли, который остался от некогда великой родины. Почему же тогда эти?!..
Не такие же когда-то предали Императора?
Тоска. Поневоле захочешь обратно. Только гипс снимут самое малое дней через десять, а с такой ногой какой из него воин?
Между прочим, охрана зашевелилась. Кто-то приехал. Лучше бы…
Повезло. Во дворе появилась Сига. Веселая, энергичная.
– Скучаешь? – Они давно уже были на «ты».
– Почему же? Просто грущу. – Бат чуть взъерошил рукой волосы.
– Подожди. Я мигом.
Девушка исчезла. Появилась она действительно очень быстро. Даже не переоделась, оставшись в том же легком желтом платье, в котором
– Вот, – в руках Сига держала гитару. – Спой, Бат, а? Пожалуйста.
Чачу удивляло, почему девушка вообще терпела его пение? Нет, играл он довольно прилично, а вот особым голосом никогда не отличался. И чем дальше, тем становилось хуже. Даже самому голос больше казался карканьем ворона, а уж со стороны… Однако слушала, получая от этого явное удовольствие. И не только всякую лирику, но и армейские песни, с некоторых пор преобладавшие в репертуаре. А иногда, когда Чачу был в ударе и играл что-нибудь плясовое, пускалась в танец.
Но танцевала! Чачу невольно засматривался, любуясь плавными движениями. Хотелось… Много чего хотелось. Если бы еще между ними не стояла тень приятеля!
– Что? – Чачу проверил настройку, чуть подкрутил колки пары струн.
– «Мамашу»! – засмеялась Сига.
Нет, настроение у нее явно было прекраснейшим. Даже лицо словно освещалось изнутри, делая девушку настолько красивой…
– Хорошо. «Мамашу» так «Мамашу».
Уймись, мамаша! Мир наш велик.Ты же твердишь, будто очень он жуткий.Хочешь, чтобы век свой, как миг,Я провел под твоей пышной юбкой…Песня была солдатская, очень старая. Даже в далеком уже детстве Чачу не помнил никаких пышных юбок. Но слова не выкинешь. Матери часто хотят удержать возле себя сыновей, а те рвутся поглядеть на мир, попробовать свои силы в борьбе. И ничего с ними не сделать…
Охранник у ворот вновь шагнул к калитке. Кого там еще принесло? А, наплевать!
Существовала лишь древняя песня с бодрящим ритмом, гитара в руках да прелестная девушка рядом. Прочее…
Прочее вдруг проявило себя само. Краем глаза Чачу заметил, как отлетел в сторону страж, и во дворе сразу стало тесно.
Какие-то люди влетали в калитку, другие торопливо перепрыгивали через забор, мчались к дому, отрезали пути возможного отхода…
Рука мгновенно покинула гитару, привычно устремилась к тому месту, где должна была висеть кобура. Но кобуры не было. Странно было бы нарядиться в свободные штаны, один шлепанец на здоровую ногу, простую рубашку и притом подпоясаться форменным ремнем. Да и кого здесь опасаться? До фронта далеко, бандиты среди бела дня не сунутся. А ночью – комендантский час с такой массой патрулей поблизости к полевому штабу маршала, что по улицам трудно пройти даже со всеми положенными пропусками.
– Всем лежать! – рявкнул усиленный микрофоном голос.
Лишь сейчас Бат заметил гвардейскую форму на вторгшихся в сад людях.
Резко побледнела Сига. Глаза ее вдруг стали большими, и в них воцарился первозданный ужас. Изящная кисть прикрыла дрогнувшие, готовые к крику губы.
Передние гвардейцы уже подскочили к двери в дом. Выглянувший на шум охранник был схвачен за шкирку, брошен на землю. Над ним немедленно застыл один из гвардейцев. Рукава закатаны, в руках автомат… Его соратники проскочили мимо. Что-то загремело, потом одиноко грянула короткая, патрона на три, очередь.