БондиАнна. В Россию с любовью
Шрифт:
Однако сейчас, глядя в проницательные глаза старого генерала, Кирилл не смог честно сказать, что его тревожит. Это показалось ребячеством. Как будто он — маленький мальчик, прибежал жаловаться за злого начальника.
— Понимаете… Мне не по себе. То, что я делаю — огромная ответственность. У этой девушки свои планы на жизнь, неплохие перспективы. А если мы возьмём её в работу, и она примет наше предложение, дороги назад не будет.
— Ты за неё переживаешь или за себя?
— Я запутался. А вдруг я ошибаюсь? Я всех подставлю.
— Так почему же не прекратишь? Что-то ведь заставляет
— Просто я не могу работать, как многие другие, с опаской, оглядываясь. Я очень хочу сделать что-то настоящее! Важное! Чтобы об этом в книгах написали. Хочу оставить след в истории, послужить своей стране на другом уровне!
— Так ты славы хочешь? Тогда ты выбрал не ту службу…
— Да нет! Я не об этом. Я же вижу, что происходит в России. И чувствую бессилие что-то исправить…
— Не понимаю, ты про что, сынок?
— Ну, нас купили за банку варенья и коробку печенья! Я с болью наблюдаю, как в 90-е начинали развивать прессу, неподконтрольную государству. НКО творят всё, что им вздумается, прикрываясь праведными лозунгами. Уже 10 лет идёт активнейшая работа с оппозицией. Иностранные корпорации открыто скупают месторождения природных ископаемых, во власти прочно засела пятая колона, переписали нашу историю в школьных учебниках, мы теряем независимость… Большая четвёрка пишет планы развития наших регионов. Да им больше не нужна разведка, они официально забирают все данные совершенно безнаказанно. Не говоря уже о процессах за пределами, в СНГ. НАТО становится сильнее. Там большие риски. А что делать, я не понимаю. Я просто не могу наблюдать, как разваливают мою родину. А вдруг есть одно какое-то действие, которое можно сделать, чтобы повернуть процессы вспять? Чтобы вывести англосаксов на чистую воду? Знаете, как на разборках: если нарваться на конфликт, сразу понятно, кто что думает на самом деле.
— Погоди, погоди! Полегче, оратор, за тобой не успеть! Так ты хочешь с помощью шпионского скандала поссорить западный мир с Россией?
— Да ничего я не хочу. У меня ни опыта, ни поддержки. Все твердят про осторожность и безопасность, а глобальные задачи так и остаются нерешенными.
— Кирилл, послушай. Это очень патриотично — то, что ты говоришь и хочешь сделать. Только вот не каждую проблему можно решить с наскока. Иногда постепенная размеренная работа эффективнее, и рисков при этом меньше. Терять людей мы не можем ни при каких обстоятельствах. Я с тобой, к сожалению, согласен про потерю суверенитета, но история любит время. Чтобы полностью его лишиться, нам, слава Богу, понадобятся десятки лет.
— Я согласен, что знаю не всё. Я могу ошибаться. Но и стоять на месте тоже не могу. Я просто боюсь, что подставлю кого-то, поломаю чужие судьбы. О своей я не сильно забочусь.
— А зря. Интересно, что сделало тебя таким нетерпимым.
— Да я таким родился. Дед всегда был примером перед глазами. Мне кажется, он бы рискнул своей жизнью, если бы видел то, что я описал. Он бы не строчил унылые рапорты… Помните его операцию в Японии в сорок первом? Он так и не рассказал мне никаких подробностей.
— Давность событий не позволяет поговорить об этом. Да и твой дед не любил кичиться. Через 20 лет раскроют,
Генерал замолчал, но Кирилл не унимался:
— Тогда, в 1941 году, Москва находилась в кольце танковых дивизий. От успеха его операции зависела судьба русской армии, России, да и мира!
— Все так. Если бы японцы напали на нас, мы бы потеряли в войне не двадцать семь миллионов, а все восемьдесят.
И скорее всего, всю Сибирь. Тогда вся Азия была под японцами, даже восточная Индия.
— Вы же знаете, Владислав Андреевич, что тогда одно действие разведчика радикально поменяло ход истории?
— Не совсем так, Кирилл. Там был всё-таки не один разведчик, а целая система операций. И в Японии, и в Америке. Как ты понимаешь, у нас была единственная стратегия: убедить американцев, что основная геополитическая линия японцев — отторжение американских зон влияния. У самих японцев стратегических ресурсов было на три недели. Американцы им всё поставляли.
— Как и в Германии до конца сорок третьего… А сейчас мы смотрим фильмы с пропагандой, внедряем копии европейских законов, не думая о последствиях, сами приглашаем их как консультантов на стратегические объекты, поощряем их присутствие в Москве.
— Знаешь, Кирюша, я с одной стороны понимаю твоё негодование, моё поколение родилось до Великой Отечественной, поколение твоих родителей родилось немногим позже окончания войны, там, мягко говоря, не оставалось равнодушных. А ваше поколение уже потеряло нить. Жвачки и мультики про Скруджа стёрли какой-то важный исторический код.
— Поэтому я и должен сделать то, во что верю. Даже если мне это будет стоить карьеры!
От генерала Кирилл вышел довольно поздно. Разговор о многом заставил задуматься. Придя домой, он отказался от ужина и сел за рапорт.
Москва, 2003 г., Служба внешней разведки
Через неделю рапорт Кирилла с отчётом об Анне Чапман лёг на стол секретаря одного из руководителей службы. Заручившись поддержкой Панова, молодой человек надеялся, что на бумагу обратят внимание.
Спустя несколько дней в здание Службы внешней разведки в Москве вошёл человек.
Его до блеска начищенные ботинки звонко стучали по паркету, выложенному ёлочкой.
Непосвящённый, скорее всего, решил бы, что это какой-то солидный профессор престижного американского вуза. Он разительно отличался от всех выходцев из Советского Союза, любивших носить сандалии с носками и вязаные жилеты с треугольным вырезом.
Этот человек был одет с иголочки. Пошитый на заказ костюм — один из многих, привезенных из Нью-Йорка. Платочек фирмы Brooks, изящно выглядывающий из нагрудного кармашка. Дорогой утончённый парфюм. Он был пропитан западным аристократизмом, несмотря на то что до мозга костей являлся патриотом своей страны.
Генерал службы внешней разведки Российской Федерации Иван Петрович был человеком старой закалки и непоколебимой чести. Он прожил с одной женщиной всю свою жизнь и до сих пор обожал её до потери памяти. Генерал свободно говорил на пяти языках, и только одному Богу известно, сколько бесценных сведений он добыл для СССР, а после для России.