Борьба и победы Иосифа Сталина

Романенко Константин Константинович

«Председательствующему ЦК партии коммунистов Ленину. Мы получили телеграфный приказ Троцкого... Мы считаем, что приказ этот, писанный человеком, не имеющим никакого пред­ставления о Южном фронте, грозит отдать все дела фронта и рево­люции на Юге в руки генерала Сытина, человека не только не нуж­ного фронту, но не заслуживающего доверия и поэтому вредного (курсивы мои. — К. Р.).

Губить фронт ради одного ненадежного человека мы, конечно, не согласны. Троцкий может прикрываться фразой о дисциплине, но всякий поймет, что Троцкий не Военный Революционный совет Республики, а приказ Троцкого не приказ Реввоенсовета Республики.

Приказы только в том случае имеют какой-нибудь смысл, если они опираются

на учет сил и знакомство с делом. Отдать фронт в руки не заслуживающего доверия человека, как это делает Троц­кий, значит попрать элементарное представление о пролетарской дисциплине и интересах революции, фронта. Ввиду этого мы, как чле­ны партии, заявляем категорически, что выполнение приказов Троц­кого считаем преступным, а угрозы Троцкого недостойными...»

Это обращение, подписанное: «член ЦК партии Сталин, член партии Ворошилов», заканчивалось предложениями: «Необходи­мо обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирую­щего виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интересам фронта и революции.

Поставить вопрос о недопустимости издания Троцким едино­личных приказов, совершенно не считающихся с условиями места и времени и грозящих фронту развалом. Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных.

Все эти вопросы мы предлагаем ЦК партии обсудить на перво­очередном заседании, на которое, в случае особенной надобности, мы вышлем своего представителя».

Но дело заключалось не в доверии или недоверии мало из­вестному генералу, я в кадровой политике Троцкого. И уже сама ретроспекция деятельности Троцкого свидетельствует, что его по­литика была далеко не безупречной. Это и стало причиной трений между двумя наркомами.

Безусловно, присутствуя на месте событий, Сталин трезвее оце­нивал ситуацию, чем она виделась из-за зубцов Кремлевской стены. Но он не занимался «самодеятельностью». Еще приступая к реор­ганизации фронта и организации обороны Кавказа, он написал в Москву о своих намерениях, запросив полномочия непосредствен­но от наркома Троцкого.

И лишь когда стало ясно, что ответа не будет, он сообщил Лени­ну: «...Для пользы дела мне необходимы военные полномочия. Я уже писал об этом, но ответа не получил Очень хорошо. В таком случае я буду сам, без формальностей, свергать всех командиров и комис­саров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».

Но не ошибался ли Сталин, столь решительно критикуя Троц­кого? Впрочем, поставим вопрос иначе: был ли Троцкий выдаю­щимся организатором Красной Армии?

Троцкий никогда не был военным. Он не имел ни военного, ни высшего образования, никогда и нигде не учился военному искус­ству, никогда не служил в армии. У него вообще не было никакого образования, кроме гимназического. И, кроме стороннего созер­цания баррикадных боев в Москве в революции 1905 года, он не имел никакого опыта ведения боевых действий. Троцкий не спла­нировал и не провел ни одной стратегической операции, заслужи­вающей изучения как пример искусства военачальника.

Вся военная деятельность Троцкого сводилась к расправам с не­угодными ему военачальниками, расстрелам «каждого десятого» красноармейца из строя и прочим расстрелам. Кровавыми жерт­вами этой политики Троцкого во время Гражданской войны стали: командующий кавалерийским корпусом Б.М. Думенко и его сослу­живцы М.Н. Абрамов, М.Г. Колпаков, СА. Кравченко; командую­щий 2-й Конной армией Ф.К. Миронов и многие другие командиры.

Да, от Троцкого во многом зависела кадровая политика армии. Однако привлечение в армию профессионалов не было его изобре­тением. И дело даже не в том, что, осознавая свою военную неком­петентность, собственное дилетантство, Троцкий пытался воспол­нить их услугами военспецов.

Без знания и опыта бывших царских офицеров строительство регулярной Красной Армии становилось не­эффективным Это вытекало из закономерных обстоятельств: в Крас­ной Армии служило «около 43 процентов наличного к 1918 году офицерского состава, в Белой же — 57 процентов (примерно 100 000 человек)». «Из 100 командиров армий у красных в 1918 — 1922 го­дах 82 были «царскими» генералами и офицерами».

Все это прекрасно понимал и Сталин. Уже его успешная работа с военспецами Егоровым, Думенко, Буденным, Мироновым и мно­гими другими бывшими служащими царской армии — очевидное свидетельство его доверия профессионалам. И в конфликте с воен­спецами на Царицынском фронте речь может идти не о подозри­тельности Сталина к военспецам вообще, а лишь о конкретных людях, не отвечавших его критериям.

Но вернемся в 1918 год. В Царицын. Интриги Троцкого против царицынцев продолжались, и 6 октября Сталин был вынужден вы­ехать в Москву. Конфликт двух наркомов был рассмотрен в выс­ших инстанциях. Результатом этой поездки стало то, что постанов­лением от 8 октября Совет народных комиссаров назначил Стали­на членом Реввоенсовета Республики, а 17 сентября он занял пост председателя нового Реввоенсовета Южного фронта. Командую­щим 10-й армией, непосредственно защищавшей Царицын, ут­вердили Ворошилова. Но главным итогом стали последовавшие со­бытия — результат «второй обороны» Царицына.

Сталин вернулся на фронт 11 сентября, когда противник уже приблизился к городу. Пешие и конные полки Войска Донского переправились через Дон между станицами Нижне-Чирской и Ка­лачом по трем плавучим мостам. Генерал Мамонтов наблюдал за переправой с высокого холма: конные сотни казаков, пехота, лоша­ди, тянувшие тяжелые гаубицы, скрежещущие гусеницами десять танков. Войска генерала Мамонтова — двенадцать конных и во­семь пехотных дивизий — наступали на Царицын пятью колоннами.

Красные отступили. Морозовцы отошли к Сарапете и селу Чапурники. Мобилизованные по хуторам Первый и Второй кресть­янские полки, подняв винтовки, сдались в плен. Отступила и поте­рявшая связь с северным и южным флангами 10-я красная армия. В Царицыне на ружейном, механическом и лесопильных заводах заревели гудки. Отправленные с предприятий на фронт три тысячи рабочих закрыли прорыв и с тяжелыми потерями отбросили мамонтовцев.

Однако положение было почти катастрофическое. Перестроив ночью штурмовые колонны, утром Мамонтов перенес удар на уча­сток, слабо прикрытый рабочими дружинами. По тянувшимся до города двум глубоким оврагам казачья конница подобралась почти к окопам красных. Белые вышли на подступы к Царицыну и кое-где прорвались к Волге.

На центральном участке противник захватил станцию Воропо­ново, находившуюся в десяти верстах от города. Теперь линия обо­роны города напряженно выгнулась дугой. Она начиналась на севе­ре у станции Гурмак и кончалась на юге. В тылу красных частей простиралась невысокая гряда холмов, а за ней, до самого города, тянулась покатая равнина. Дальше отступать было некуда — толь­ко в ледяные воды Волги...

Приближался день решающего сражения. Накануне в салон-вагоне Сталина состоялось совещание. Всем было ясно, что резер­вов у Председателя Реввоенсовета Южного фронта нет. Понимал это и сам Сталин. Очевидцы вспоминали, что в этот день он был возбужден больше обычного, почти «не переставая, дымил труб­кой», но говорил своим ровным голосом, что «успокаивало окру­жающих».

Сталин не испытывал растерянности. Готовясь к отражению наступления противника, он действовал по тщательно продуман­ному плану. Он знал, что главные силы белых сосредоточились в районе Дубровки. Отсюда должен был последовать главный удар противника. Он полагал, что утром войска Мамонтова двинутся к городу, на Садовую, построившись в походные колонны и пустив впереди небольшой авангард. Сталин предложил пропустить аван­гард белых и расправиться с ним уже в глубине войск фронта.