Борьба на юге
Шрифт:
Целых восемь человек. Во главе с щегольски одетым комиссаром, в лихо замятой фуражке с редкой еще сейчас красной звёздой, в ладных сапогах, с клоками намасленных волос, выпущенными из-под «фураньки». Кошмар чистейший. Красноармейцы по мордам судя, «чиста пацаны», вооруженные гопники.
Где поворот, где? Нигде, придется драться. Всегда надо действовать на опережение, и всегда же не так, как от тебя могут ждать. Предсказуемость губит. Аюка останавливает коляску за пару десятков метров до патруля, я торопливо слезаю с нее и с деланной радостью приближаюсь к "товарищам". Улыбаюсь, будто встретил старых друзей после долгой разлуки. При этом сердце то ли в желудок провалилось, то ли
— Товарищи, родные, как я рад Вас видеть!
После чего сразу начинаю стрелять из кармана пальто в эти наглые опухшие от пьянства рожи, с ощеренными от внезапного ужаса ртами. Комиссар схватился за грудь, ноги подломились. Рядом солдат с трехлинейкой, молодой совсем, как я успел заметить, дернулся, даже попытался прицелиться. Поздно. Руки у них кривые. Шесть выстрелов и ухожу кувырком в сторону, падая на снег. Револьвер пуст. Я знаю наверняка, что попал, что не промахнулся. Аюка, занимающий место возницы, помогает мне. Ружье с глушителем рявкает тихо, но смертоносно. Тут же звучит выстрел из обычной армейской винтовки и сразу же еще один. Пуля рикошетит от булыжника щербатой мостовой рядом с моей головой, и маленький камушек царапает ухо. Капает кровь. Куда пуля пошла — понятия не имею. Но, спасибо, что не в меня.
Тем временем Аюка уже сумел пристрелить прыткого красноармейца из резервного кавалерийского карабина. Привстаю, зажимая ухо ладонью. Словно невидимые пальцы пробежались по картотеке, и в опустошенном мозгу неожиданно возникает здравая мысль: «Надо сваливать». Некоторые красноармейцы еще активно шевелятся. Звучит: «С-у-у-у-ука, с-у-у-ука, попал в меня, с-у-у-у-ка!» — на одной ноте, дурниной. К нам быстро скачет подмога — Джа-Батыр с парой калмыков в качестве конного конвоя, как и оговорено нами, сразу поспешил нам на помощь, услышав мои выстрелы. Сверкают клинки и скоро все "большевистские прихвостни" отправляются на "поля вечной охоты". Несколько темных туш застыли на дороге, так что все, этих вальнули наглухо, они уже безопасны. Что же, это профессиональные болезни у большевиков — типа пули в башку. Судьба распределяет: "каждому — свое"! А для подлых пособников Советской власти — клинок и пуля.
Вместо того чтобы успокоиться, начал наполняться адреналином только сейчас. Пока все делал — как-то спокоен был, а вот теперь подперло, аж руки задрожали. Плохой из меня бандит, никакой. Жмуров шмонать будем? Торопливо сваливаем трупы в придорожную канаву, выполняющую здесь роль уличной ливневой канализации. Пусть "товарищей" бомжи оформят в шашлык или куда там они их обычно. Сдернул сумку с трупа комиссара, заглянул — деньги. Несколько пачек, перетянутых веревочками. Да, это, наверное, пригодится. Трофейные винтовки и подсумки с патронами скоро грузятся на коляску к Аюке, пока Джа-Батыр возвращается к нашим подводам и проводит их через опасное место. Стреляли!
Нашумели мы конечно, но это не беда! Сейчас, в красном Ростове стреляют достаточно часто. В основном, расстреливают "белую контру", так что наши несколько выстрелов особо не выбиваются из общего ряда. А тут самый дерьмовый район города, в частном секторе как-то поддерживается жизнь. И «на раёне», разумеется, тишина полная. Глушняк вокруг.
Набираю пригоршню снега и прикладываю к уху. Холод унял боль. Привыкай, господин полковник… К тому же, неохота бинтом светить, как раненому герою. Сажусь в коляску, и мы спешим за нашим обозом. Полный ход вперёд! Это то самое, что
Все, мы вырвались из города! Время тянулось очень медленно. Большей частью ехали по зимней степи по бездорожью, но возле станицы Аксайской опять свернули на дорожный тракт. Здесь уже было не в пример спокойней, чем в Ростове.
У первых же казачьих хат наш караван остановился, и я отправился на разведку. Надо было узнать, лютуют ли здесь новые власти? Пальто я сменил опять на бекешу, чтобы не выглядеть забулдыгой. Но револьвер привычно переложил в карман.
Скоро я уже беседовал с хозяином подворья — крепким чубатым казаком средних лет. Толстоват, но силен, румян и круглолиц, и в его душевность я бы все же верить не стал.
Вот что мне удалось узнать. 12 февраля 1918 года Новочеркасск перешел во власть "Северного революционного казачьего отряда", под начальством Голубова.
Войсковой Круг во главе с председателем и Атаманом в 4 часа дня молился в соборе о спасении города и казачества от надвигающейся опасности, а после молитвы вернулся в здание для продолжения своего заседания.
С ватагой казаков Голубов ворвался в помещение, где заседал Круг, приказал всем встать и спросил:
— Что за собрание?
Затем, подбежав к Атаману, продолжавшему сидеть, он грубо закричал:
— Кто ты такой??
— Я выборный Атаман, — спокойно ответил ему генерал Назаров.
— А вы кто такой? — в свою очередь спросил он у Голубова.
— Я революционный Атаман — товарищ Голубов.
Затем, сорвав с Атамана погоны, Голубов приказал казакам отвести генерала Назарова и председателя Круга на гауптвахту.
Многие представители парламента, пользуясь суматохой, быстро скрылись, переоделись и растворились в толпе.
Небывалую силу духа, мужество и красивое благородство проявил в этот момент, рассказывал мне казак, лишь генерал Назаров, оставшись сидеть один, когда все остальные члены Круга послушно встали по команде Голубова. Испуганно и беспомощно озирались казаки-старики. Когда же кто-то из них спросил:
— А как же нам быть?
— Нам не до вас, убирайтесь к черту — закричал Голубов.
Так закончил свою жизнь народный Донской парламент.
Какие мотивы побудили Донского Атамана остаться в Новочеркасске и обречь себя на гибель, и почему, имея полную возможность покинуть город, он этого не сделал, остается неразгаданным. Скорее всего, обеспечив безопасность большевистским главарям на переговорах в Новочеркасске, он теперь надеялся, что его в благодарность так же пощадят. Так же он думал, что большевики не посмеют тронуть выборного Атамана и Войсковой Круг; что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск, присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова; что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы… Просчитался.
На другой день по занятию Новочеркасска, Войско Донское было переименовано в "Донскую Советскую республику" во главе с "Областным военно-революционным комитетом", в котором на правах "Президента-диктатора" председательствовал быстро деградирующий от пьянства подхорунжий Л. Гв. 6-й донской батареи Подтелков, избравший вскоре центром советского управления областью город Ростов. Прекрасная работа для человека, не имеющего цели в жизни! О Голубове, чье подлое предательство сыграло видную роль в падении Новочеркасска, не было упомянуто ни слова. Большевики сразу же забыли о нем. Как обычно!