Борьба за Рим
Шрифт:
— Оставь, прошу тебя, оставь это, — сказала она.
— Нет, я не могу оставить. Оглянись, как прекрасно все вокруг, — и эта чудная летняя ночь, и благоухающие цветы, и пение соловья. Все, все говорит нам, что мы должны быть счастливы. Неужели же ты не чувствуешь этого?
— Не знаю, я счастлива и вместе несчастна. Меня подавляет сознание моей вины перед отцом, этот обман, переодевание.
— Да, ты права. Я также не могу больше выносить этого, и сегодня именно затем и пришел сюда, чтобы предупредить тебя, что мы последний раз видимся тайком.
— Это самое лучшее решение, потому что…
— Потому что оно спасло тебе жизнь, юноша, — раздался строгий голос, и из темного угла беседки выступила высокая фигура с обнаженным мечом.
— Отец! — вскричала Валерия.
Тотила быстро привлек к себе девушку, точно желая защитить ее.
— Прочь, варвар! Валерия, уйди от него!
— Нет, Валерий, — решительно ответил Тотила. — Она моя, и ничто в мире не разлучит нас. Конечно, мы не правы перед тобой в том, что скрывали свою любовь. Но ведь ты же слышал, что я решил завтра же открыть тебе все.
— Да, к счастью твоему, я слышал, и это спасло тебе жизнь. Один старый друг предупредил меня о твоем обмане, и я пришел сюда, чтобы убить тебя. Теперь я дарую тебе жизнь, но ты никогда не должен более видеть мою дочь.
— Отец, — решительно заговорила тогда Валерия: — ты знаешь, что я правдива. Так знай же: я клянусь своею душою, что никогда не покину этого человека. Отец, ты с такой заботливостью, с такой любовью воспитывал меня, что до сих пор я ни разу не чувствовала, что не имею матери. Только теперь в первый раз мне не достает ее. Так пусть же хоть образ ее встанет теперь перед тобою и напомнит тебе ее последние слова. Помнишь, ты сам сколько раз говорил, что, умирая, она взяла с тебя обещание не препятствовать моему выбору, если я не захочу остаться в монастыре и пожелаю выйти замуж.
— Да, дитя мое, это была ее последняя просьба, и я обещал ей это. И видят боги, я готов исполнить обещание, если выбор падет на римлянина, но отдать тебя варвару… нет, этого я не могу!
— Но, Валерий, быть может я не в такой степени варвар, как ты думаешь — заметил Тотила.
— Да, отец, он не варвар. Присмотрись к нему, узнай его ближе, и ты сам увидишь, что он — не варвар. Поверь, отец, что твоя дочь не могла бы полюбить варвара. Присмотрись к нему, — вот все, чего мы оба просим у тебя.
Старик вздохнул и после некоторого молчания сказал:
— Пойдем к могиле твоей матери, вон она под кипарисом. Там я помолюсь, и дух этой благороднейшей женщины внушит мне, что делать. И если твой выбор благороден, — я исполню свое обещание.
Глава VIII
Прошло несколько месяцев. Цетег сидел в своем доме за обедом со старым школьным товарищем своим Петром, посланником Византии. Оба весело болтали, вспоминая прошлое. После обеда они ушли в кабинет и заговорили о делах.
— Нет, Петр, — насмешливо заметил Цетег, выслушав длинную, красноречивую речь, с целью убедить его, что Юстиниан желает поддержать
Петр в замешательстве молчал. В эту минуту слуга доложил, что какая-то дама желает видеть префекта. Тот быстро встал и вышел в приемную.
— Княгиня Готелинда! — с удивлением вскричал он, увидя гостью, женщину со страшно обезображенным лицом: левый глаз ее вытек, и через всю левую щеку шел глубокий шрам. — Что привело тебя сюда?
— Месть! — ответила та резким голосом, и такой смертельной ненавистью сверкал ее единственный глаз, что Цетег невольно отступил.
— Месть — кому же? — спросил он.
— Дочери Теодориха! Но я не хочу задерживать тебя: я видела, как в твои ворота прошел мой старый друг, Петр.
«Ну, — подумал Цетег, этого ты не могла видеть, потому что я провел его через садовую калитку. Значит, вы сговорились сойтись у меня. Но чего же вам нужно от меня?»
— Я не задержу тебя долго. Ответь мне только на один вопрос: я хочу и могу погубить Амаласвинту. Согласен ли ты помогать мне?
«А, друг Петр, — подумал Цетег, — вот с каким поручением ты явился из Византии! Посмотрим, как далеко вы зашли!..» И он ответил:
— Готелинда, что ты желаешь погубить ее, этому я верю, но чтобы ты могла сделать это — сомневаюсь.
— Слушай и суди сам: я знаю, что она убийца трех герцогов. Герцога Тулуна убили подле моей виллы. Перед смертью он ударил мечом убийцу. И мои люди нашли их обоих еще живыми и перенесли их ко мне. Тулун — мой двоюродный брат, ведь я также из рода Балтов. Он умер на моих руках. Убийца его перед смертью сознался, что он — исаврийский солдат, что ты послал его к регентше, а регентша — к герцогу.
— Кто же еще слышал это признание? — спросил Цетег.
— Никто, кроме меня. Никто и не узнает, если ты согласишься помогать мне. Если же…
— Без угроз, Готелинда. Ты сама имела неосторожность сказать, что никто, кроме тебя, не слыхал этого признания. А если ты станешь обвинять Амаласвинту, тебе никто не поверит, потому что все знают, что ты — смертельный враг регентши. Поэтому угрозами ты ничего не поделаешь. Но позволь позвать сюда Петра. Мы вместе посоветуемся.
И он вышел и привел Петра.
— Теперь вместе обдумаем дело, — начал снова префект. — Положим, что вы погубите Амаласвинту. Кого посадите вы тогда на престол? Ведь для византийского императора дорога к этому трону еще не свободна.
Некоторое время Петр и Готелинда молчали, смущенные его прозорливостью. Наконец Готелинда ответила:
— Теодагада, моего мужа, последнего Амалунга.
— Теодагада, последнего Амалунга, — медленно повторил Цетег. И быстро соображал про себя: «Народ не любит Теодагада. Он получит корону только при содействии Византии и, следовательно, будет в ее руках, и византийцы явятся сюда раньше, чем у меня будет все готово к их встрече. Нет, это мне не выгодно, — надо как можно дольше не допускать их сюда».