Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
Заседание открыл Бутов. Студенты приосанились, повернули головы к докладчику. Дисциплинированность их понравилась директору.
Докладчик коротко остановился на работах бригады, не входящих в первоначальный план практики. Работы эти относились к ударной помощи по оборудованию электростанции и американской фабрики. О том, что сам он не спал ночей, Клыков не упомянул, и эта скромность подкупила механика Зайцева. Старик похлопал, а ему дружным взрывом ответили студенты и рабочая молодежь.
Докладчик овладевал аудиторией умело и убедительно. Знакомя ее с анализами различных пород и объясняя их
— Сила, черт его побери.
— Несомненно, — кивнула она.
— А как ты думаешь… Не заглаживаются тут старые делишки?
— Не думаю… Надоело это, надо бросить…
Студенты направили взгляды в их сторону, и Татьяна Александровна легонько отстранила мужа. Оригинальность клыковского доклада заключалась еще и в том, что он, не стесняясь, указывал на недостатки в расположении новых мастерских и в крепежке новых шурфов, которые не были замечены руководителями рудника.
Студенты под руководством бригады провели большую геологоразведывательную работу за рекой Улентуем, в двадцати километрах от центра рудника, и Клыков с особенным удовольствием подчеркнул, что там таятся в недрах не меньшие богатства, чем по эту сторону реки.
До конца доклада Гурьян был переполнен мыслями об инженере. Он вспомнил, как при затоплении шахт весенними водами чуть не погиб в наполненной мутными потоками ложбине вместе с Татьяной. Будь бы тогда Клыков на руднике, наверное, Гурьян избил бы его в горячности — таково было его желание. И вот прошло то время. А дальше, может быть, тайна раскроется, и все, не доверяющие ученому инженеру, простят его ошибки, ошибки, без которых не обходится ни один человек в крупных предприятиях. Не в первый раз Гурьян в таких случаях содрогался от неприятного чувства, связанного с одним печальным эпизодом из его собственной жизни.
Будучи командиром роты, он получил задание от начальника отряда держать засаду на вершинах сопок против японцев и русских белогвардейцев. Рота пролежала за колодниками ночь. Где-то за зелеными гривами гор гремели залпы, победные голоса и стоны. Воображение подсказало Гурьяну и его бойцам, что засада обойдена, к тому же рота потеряла связь с главными силами.
Залпы взрывали тишину дебри, горные выси усиливали звуки, откликались эхом, множили незримую опасность, и люди теряли ориентировку. Гурьян, колеблясь, снял засаду и пошел на подкрепление к своим. Но тут-то и случилась катастрофа. Рота попала в ущелье и была сбита в долину отступающими японскими частями, а через прежние позиции засады безнаказанно проехала в тыл партизанскому отряду белая кавалерия. Из роты Гурьяна уцелело всего семь человек, которые с командиром прибились к главным силам только через две недели. После этого Гурьян проболел больше месяца.
Его обвиняли за опрометчивость, даже подозревали в измене. Этот случай припоминался каждый раз, когда ему приходилось рассматривать запутанные дела, связанные с провалами в строительстве.
После
Студентам нужно было уезжать. Начинался учебный год. Их отвозили на грузовике. Клыкова провожал Гурьян в легковой машине.
Утром туманило, таежная сырость прелью наполняла воздух. Прикатанный тракт блестел асфальтом. Студент, с которым Гурьян ездил на станцию в день приезда практикантов, из кузова смотрел на директора с инженером и загадочно улыбался, видимо, вспоминая разговор.
Грузовик пошел через зыбкий мост, умерив ход. Студенты поднялись на ноги, замахали руками. Гурьян остановил машину, недоумевая.
— Утки, — сказал Клыков, близоруко всматриваясь в прибрежные осоки.
Река голубела от тумана, чище блестела вода. Гурьян взял ружье и, положив его на перила моста, ткнул ложу к плечу. Острохвостые темно-бурые утки торопливо заплывали с средины реки за траву, оставляя позади зеленый помет. Разжиревшие, они были беспечны и ленивы. Из-за грохота удаляющегося грузовика выстрел хлестнул слабо, как пастуший бич. Две утки распластались по воде, уронив в волны головы, а остальные, нарисовав на воде пенистые круги, взметнулись черным клубом, исчезли в кустах. Где-то в осоках булькала третья с переломленным крылом.
Гурьян сбежал с моста и по кочкам полз к отлогому берегу. Клыков, прислушиваясь к замиранию мотора, смотрел, как утки подплывали к зеленой косе. Гурьян подвинул их палкой и взял за шеи. С уток потекла вода вперемешку с черной кровью.
— Смотрите, как голенища выкрасили, — указал инженер на Гурьянов сапог.
— Ничего, засохнет, — Директор бросил добычу под сиденье и включил мотор… Клыков сопел папиросой.
Через несколько минут они уже осматривали новые раскопки около пересекших долину мелких нахребтований.
— Поблизости отсюда мы нашли свинцовые залежи, кажется, есть и олово, — указал инженер через горы.
— Олово, — Гурьян присел на полусгнившую валежину и закурил трубку. Дым серыми колечками потянуло вверх. Директор взглянул в глаза инженера и громко спросил:
— Ну как, Иван Михайлович… Не правы мы были тогда?
Сивые усы Клыкова вздрогнули, и на побледневших губах Гурьян впервые заметил коричневые пятнышки. Инженер засморкался в платок.
— Этот спор мне убавил веку на десяток лет, Гурьян Минеич, — с искренним вздохом ответил он. — Тут была оплошность… Я доверял анализам химика на слово, не следил сам за разведывательными работами. Здесь виновата и капризная порода улентуйских месторождений. Она и до сих пор загадка для геологов.
Клыков протирал платком стекла очков. Из-за нависших белых ресниц Гурьян не мог разглядеть померкших глаз ученого специалиста. «А как получилось с водоотливными насосами, почему были пробиты на пустоте шахты?» И еще многое хотел спросить директор. Но вздох Клыкова обезоружил его.
— Ну, помогайте нам, Иван Михайлович, — сказал он, садясь за руль. — Вы там, в тресте, много значите.
Инженер развел руками.
— Чем могу, Гурьян Минеич… Улентуй мне дорог не меньше, чем вам.
Они больше не разговаривали. Подошедший с востока поезд стоял на парах, и Клыков ступил на подножку вагона с последним звонком.