Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Таня, а если мы поедем лечиться?
— Обязательно нужно… Нужно как-то рассеяться. — Лицо Татьяны Александровны посветлело, она положила ему на плечи руки и улыбнулась.
После завтрака Гурьян нагреб в кошель муки и взял денег. Муку он поставил в корзину и, раздумывая, куда ее отнести, — к Кате или прямо к Варваре, — закрыл дверь.
Навстречу торопливо топал короткими шагами Стуков. Обнаженная голова секретаря отсвечивала, как полированная. Он не признавал летом фуражек, отчего старики-шахтеры прозвали секретаря
— Куда это с поноской? — спросил Стуков.
Директор смущенно заулыбался.
— Алименты хочу предложить…
— Дело придумал… Людей забывать не надо… А знаешь, пришла телеграмма… Суд над вредителями будет.
— Вот тебе раз! — Гурьян вспомнил о «сюрпризе» и в душе подосадовал на жену. — Но к нам их привезут зря.
— Почему зря? — удивился Стуков.
— Застой опять получится, а у нас все дни на счету. (Гурьян имел в виду и жену, которой суд не доставит удовольствия.)
— Ну, нет, товарищ! Показательный суд — лучшая пропаганда по укреплению рядов рабочих и нашей партии… Ты что же, забыл о разных пеночкиных и алданцах? Брось, брат!
Гурьян понял, что поторопился с заключением, и заглянул в глаза секретаря.
— Согласен, Василий, — сказал он, — Запарился.
На площадке взапуски шумела детвора, тревожа криками И топотом бродивших по поселку кур.
— Тетя Варя! — громко закричала черноголовая Манька, восьмилетняя девчонка Бутова. — К тебе дядя муж!
— Тетя Варя, муж! — загремели ребята.
Поправляя красную косынку, раскачиваясь и запинаясь, Варвара шла между молодых сосняков. Гурьян заметил бороздки, изморщинившие ее лоб. Но похудевшая Варвара казалась подвижнее, моложавее. Она отчужденно глянула на корзину и усмехнулась:
— Здравствуй, молодожен!
Гурьян шевельнул плечами, но Варвара предупредительно убрала руку за спину, отшагнула.
— Не шути, Варвара. Как живешь? Посмотреть пришел.
— Житье известное. Говори, а то я рукодельничаю с девчонками.
Ребятишки галчатами заглядывали на тетю с дядей открытыми ртами, с любопытством осматривали, ощупывали корзину. Варвара не прогоняла их, составляющих теперь всю утеху одинокой ее жизни.
— В избу, что ли, пойти бы, — замялся Гурьян.
— Неча там делать. Сказывай здесь, без секретов.
«Вот как ты держишься», — подумал он. А вслух начал:
— Так вот, Варвара, тут мука и деньги… Знаем, что нежирно живешь. В следующий месяц можешь получить весь мой паек. Мы все равно кормимся в столовке…
Он осекся и поправил кепку. По искривленным в язвительной улыбке губам понял, что услуга его Варваре не нужна. И вдруг эти губы разжались, полыхнули горечью:
— Спасибо! Проживу и без подаяниев, пока руки-ноги гнутся. Побереги лучше раскрасавице на наряды. Жисть мою купить хотите за пайку? Благодарю покорно! Можете любовничать, я вам больше не помеха.
Варвара метнула взгляд на ребят и спохватилась.
«Что же это они, ведь я директор», — мысленно обиделся он, подозревая здесь злой умысел Варвары. В то же время он с удовольствием отмечал новое в Варваре. И, будто стряхнув тяжесть, пошел, ускоряя шаг.
В контору директор не завернул. Мимо бежавшая Катя махала ему красной повязкой, которую подхватывал и радужно кудрявил порывистый ветер.
— Гурьян Минеич! Части для «американки» привезли. Много частей!
Директор сбежал в разложину. Косогором от шахт, обгоняя друг друга, бежали рабочие, оставляя позади седую пыль. Выключенные электровозы и бремсберг умолкли. По узкоколейке сгрудились автомашины с прицепленными коричневыми вагончиками. И так же, как в день пуска новой электростанции, шумно копошились люди около прибывших частей.
Главный механик, сверкая посеребренной щетиной бороды, объяснял Антропову и Вандаловской:
— Опять с приключениями… Нет поршней и электроприемников. Чертежей и руководства нет.
Но это не омрачило оживленных лиц рабочих и инженеров, привыкших к преодолению всяческих препятствий.
Антропов встретился с взглядом Вандаловской.
— Попытаемся установить, — сказал он.
— Нужно, — ответила она.
— Позвольте и мне с бригадой включиться. — Все оглянулись на незаметно подошедшего инженера Клыкова.
14
Прохладные росы стальными бусами осыпали увядающие травы. Росы губили запоздалые цветы, в бледную позолоть окрашивали долину и леса. На оголившихся бурьянах серым волокном пауки растягивали тенета на диких пчел и поджарых мух, доживающих последние сроки. И чем траурнее становились северные ночи, тем громче и призывнее раздавались влюбленные крики начавших гонку оленей.
За сопками, где-то на безрадостных просторах тундры, зловеще завывали вьюги. Жуткоголосые филины гукали на рудник, бьющий в отступающую дебрь каскадами белого света. Северная осень в ледяных смерчах подавала сигналы о своем пришествии.
По крышам новых построек ветер гнал шелестящую омертвелую листву. Шипучим сеном шумела сухая хвоя кедровников.
В ущелье бродила малярийная ознобь. Одинокий костер трепал на ветру рыжие космы. В кругу пьяных хищников Рома выбивал ладонями о потрескавшиеся голенища умопомрачительную чечетку. У плясуна были в ходу жаркие глаза, губы и вьющиеся волосы. Четверо, окружив лагун с самогоном и стегно зажаренной свинины, хлопали в ладоши.
…Земляничку брала — д,боровую. Захлестнула ширмача вгробовую…