Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
По бороде старика скатывалась вода. Несмотря на вызванную вином смелость, он все же выглядел жалким. Через час Митрофан заснул, свернувшись прямо на полу, а Гурьян вышел из гостиницы и в конторе треста нашел Вандаловскую.
— Хочу увезти старика на рудник, — поделился директор. — Как вы смотрите на это?
— Производственные затраты будут невелики, — ответила она. — Только мало верится, что он найдет что-нибудь.
— Вот и я сомневаюсь… Но жалко, что он погибает на улице…
Директор, все еще колеблясь, прошел на склад и взял в свой счет полушубок, валенки,
— Вот тебе новое обмундирование, — сказал он, когда Митрофан проснулся. — Возьми мое белье и шпарь в баню. Через два часа мы выезжаем на станцию. Да закусил бы сначала, а то свалишься где-нибудь.
— Не хочу.
Митрофан, откашливаясь и болезненно морща опаленное морозами высохшее лицо, смотрел на пустую бутылку.
— Нет у тя больше? — кивнул он головой.
— Хватит, — строго оказал Гурьян. — Вот бери деньги на баню и поторапливайся.
Митрофан связал в узел свое отвратительное лохмотье, на котором директор заметил вшей, и надел новую шапку, валенки и полушубок. Необношенные валенки подвертывались под ногами, и старику трудно было шагать.
— Плох ты стал… — Гурьян проводил его до выходных дверей и в упор спросил:
— Вернешься или нет?
Митрофан мотнул головой.
— Смотри, я жалею тебя и хочу все по-хорошему. Помни…
В номер директора зашла Вандаловская.
— Все-таки решили увезти?
Гурьян подмел сор к порогу и начал укладывать вещи.
— Надует, хрыч. Сердце подсказывает, — рассмеялся он.
— А вы сами бы сходили с ним. Он куда отправился?
— В баню я его послал. Ведь с ним рядом сидеть страшно.
Вандаловская развернула утвержденные сметы и стала зачитывать вычеркнутые и сокращенные статьи.
Но Гурьян плохо слушал. Он смотрел в окно, в ту сторону, откуда должен идти обратно Митрофан. Теперь уже не жалость, которая охватила директора при первой встрече, волновала его. Гурьян все же верил, что старик может оказать руднику услугу, и возможность потерять его из виду усиливала беспокойство директора.
Вандаловская, глядя в бумаги, объясняла:
— Была на складах механического завода и не нашла для нас нужных материалов… Оставила заявку в техническом бюро. И чертежи оставила.
— О чем это вы! Надо оставить здесь своего представителя, иначе не выдерешь, — невпопад ответил Гурьян, занятый своими мыслями. — Оставьте записку Ивану Михайловичу, чтобы проследил…
В дверь просунулась голова прислуги.
— Извозец ваш подъехал, — сообщила она.
Вандаловская взглянула на часы.
— Да… пора. В нашем распоряжении полчаса, да еще на мосту может случиться задержка.
Гурьян сорвал с вешалки доху и с озлоблением сунул в рукава руки. — Надул, варнак! — выругался он.
Вандаловская поспешила в свой номер. На ходу попросила:
— Помогите вынести вещи.
По коридору гремели шаги. Люди торопились на поезд. Директор уложил в санки чемоданы и посмотрел на затуманенную улицу.
— Поторапливайся! — крикнул он извозчику.
Холодная волна резко хлестнула в лицо путников. По сторонам золотым потоком поплыли ярко освещенные окна и глазастые фары
Гурьян долго оглядывался на гостиницу, а затем поднял воротник и, опустив голову, сердито засопел носом.
3
Растолстевший, с отвислым подбородком бухгалтер лихо отодвинул счеты и, дернув внушительными посеребренными бровями, басом крикнул навстречу входящему Стукову:
— Двадцать процентов не дотянули!
— А что это значит? — не понял секретарь.
— Это значит, что декабрьский план золотодобычи не выполнен только на двадцать процентов, когда все предыдущие годы дают недовыполнение пятьдесят с гаком.
— Стало быть, начинаем колотить по прорыву?
— Пока теребить только. — Бух важно крутнул в пальцах ус. — Да еще бегунка подводит. Посмотри, какие запасы — «Гора» — не провернули.
Рыжеволосый курьер с длинным носом, прозванный Кайлой, лукаво моргнул Стукову.
— «Гора»-то покель меньше твоего брюха, Самойлыч.
— Молчи, тупая кайла! — бухгалтер погладил круглый живот. — Тут дело завертывается, можно сказать. Когда это было, чтобы у нас зимой был запас на полмесяца работы дробилке и бегунам. Да если так пойдет, то нас и дымом с Улентуя не выкуришь (бух был патриот рудника и не любил перемены мест).
…Утром Пинаев разносил по шахтам газету с напечатанной сводкой. Громкий успех падал на долю шахтеров. Цифровой столбик старательской работы показывал снижение.
«Прогуляли», — с досадой думал Костя, подпрыгивая в кузове грузовика.
Он ехал в деревню. Из окон школы тускло падал свет на отшлифованную дорогу. На парадном крыльце толпились люди, узнать которых в темноте не мог. Костя соскочил и уперся носом в мерзлое стекло. Среди игравших в шахматы сидел Ларька Супостат и суетливо бегала Катя. Идти и ней после газетной заметки было стыдно. Старатели играют в шашки и читают книжки. «Это — победа», — думал он.
На старой квартире шумело сборище. За столом сидел Хлопушин с деревенским коновалом, прозванным Пирог с Шерстью, и тучным спиртоносом Сохатым. Сохатый и Пирог с Шерстью исподтишка скупали у старателей утаенное золото. У порога, закинув на приступок ноги, маялись с похмелья, клянчили спирта Алданец, Филя Балда и Цыганок. Они только что вышли из-под ареста. Приискатели хохотом поощряли разговор Хлопушина с коновалом. В заношенном нагольном полушубке, с сумкой на бедре Пирог с Шерстью раскидывал в стороны тяжелые черные волосы и совал за губы гарь из трубки. Спирт из стакана он тянул, как из соломинки…
Костя догадался, что между старателями и спиртоносами уже состоялась сделка.
Он зверьком смотрел из угла и не вытерпел:
— Ну и клуб здесь развели, дохнуть нечем, — сердито бросил, косясь на заснувшего Алданца. — Там люди книжки слушают, а здесь опять пьянка.
— Во, наставник! — поднялся Балда, но его остановил Морозов.
— Помолчи! — притопнул он. — Парень правду сказывает, по-научному. А науке я верю. Вот хочь бы касаемо меня и моей бабы, когда на нас надели какой-то сибирский хомут. Умирать срядились, а доктор подал снадобья, и как рукой сняло.